Десять баллов по бофорту (повести и рассказы)

Кирилл сидел на тахте, слушал Женькины разглагольствования и пытался представить себе Женьку в роли дегустатора. Это у него не получалось. Всех дегустаторов он почему-то представлял сухонькими, чинными старичками наподобие "пикейных жилетов" Ильфа и Петрова, а Женька никак не ассоциировался с ними. Женька мог быть кем угодно, только не дегустатором.

В дверь постучали.

— Открой, старик, — попросил Женька. — У меня руки грязные.

Кирилл вышел в коридор и отодвинул щеколду. На крыльце обметала с валенок снег девушка.

— Здравствуй, Женя, — не поднимая головы, сказала она. — Прости, я не могла раньше. Катера долго не было. Ой! — по-бабьи ойкнула она, увидев Кирилла. — Извините, я думала, это Женя.

— Ничего, — дипломатично сказал Кирилл. — Проходите, мне поручено вас встретить.

— Жени нет дома? — с явным огорчением спросила девушка.

— Дома, — успокоил ее Кирилл. — Граф дома, но он еще в неглиже.

Девушка улыбнулась.

— Вы его друг?

— Можно сказать, что да, — ответил Кирилл. — Мы коллеги. Женька, — крикнул он, — кончай марафет наводить!

— Порядок, старик, — отозвался Женька, показываясь в дверях. — Здравствуй, моя радость, — он потянулся к девушке и чмокнул ее в щеку. — Знакомься: Кирилл Ануфриев, краснорубашечник.

— Сколько раз я тебя просила, Женька, не называй меня моей радостью. Скоро ты, чего доброго, скажешь: собачья радость.

— Не буду, ласточка, не буду, — заверил ее Женька.

Девушка вздохнула.

— Ты неисправим, Женька.

Она сняла кожаный с цигейковым воротником полушубок и протянула Кириллу руку.

— Вера.

Рука у нее была прохладная и, как показалось Кириллу, очень белая. Он осторожно пожал ее и потом долго не мог отделаться от ощущения, что все еще держит эту прохладную белую руку.

— Как добралась? — спросил Женька.

— Долго пришлось ждать катера. У них что-то там случилось, какой-то трос заело. Я вся перемерзла. — Вера передернула плечами.

— Сейчас мы это дело исправим, — пообещал ей Женька.

— Я — на тахту, — заявила Вера, как только они вошли в комнату. — Где у тебя шлепанцы, Женька?

Она сняла валенки, поставила их у двери и в одних чулках прошлась по комнате.

— Не помню. Посмотри под тахтой.

— Спасибо, нашла.

— Ты сюда, старик, — сказал Женька, усаживая Кирилла на единственный стул. — Ты сегодня почетный гость. А мы с Верой на тахте. По-родственному.

— А что это такое — краснорубашечник? — спросила Вера у Кирилла.

Кирилл собрался было ответить, но Женька предупредил его:

— Это, моя радость, люди, которые ходят в красных рубахах. Элементарно!

— Очень остроумно! Ты напиши в "Крокодил", — посоветовала Вера.

Кирилл улыбнулся. Ему нравилось такое начало.

— Так называли добровольцев Гарибальди, — сказал он. — У Женьки очень сложные ассоциации.

Говоря это, Кирилл внимательно посмотрел на Веру. Что-то в ее внешности удивляло его, но он не мог сразу сообразить, что именно. Продолговатое, с темно-синими, глядевшими вприщур глазами лицо Веры было необычайно смуглым, почти темным, как грузинская чеканка. Он вспомнил про ее руки и посмотрел на них. Они были белыми.

— Это от ветра, — сказала Вера, перехватив его взгляд. — Приходится много ездить, и лицо обветрело.

— А где вы работаете?

— Я стоматолог. Участок большой, вызывают часто.

— Моя будущая супруга — эскулап, — вмешался в разговор Женька. — И вообще она умница, старик. Когда мы поженимся, у нас будет матриархат.

— Я не выйду за тебя, Женька, — сказала Вера. — Ты ужасно много говоришь. Включи лучше магнитофон.

— Всегда пожалуйста, — сказал Женька. — Но только сначала давайте выпьем.

Он разлил по рюмкам напиток.

— Ну, как говорят, будем…

Они выпили, и Женька пододвинул Кириллу тарелку с икрой.

— Давай, старик, закусывай.

Кирилл, как положено, хотел было сделать бутерброд, но Женька остановил его:

— Да ты ложкой, старик, мы же не на приеме!

Кирилл послушался. Он зачерпнул целую ложку икры и стал, как кашу, жевать ее.

— А как насчет отравления? — осведомился он. — По слухам, в ней избыток витаминов.

— Не знаю, чего в ней избыток, а лично у меня от этого дела избыток гемоглобина. Я его скоро вместо крови сдавать буду, — ответил Женька. — И не верь слухам, старик, я экспериментирую не первый год. Спроси у Веры.

— Между прочим, Женька, ты собирался включить магнитофон. А что касается икры, то здесь никаких норм не установлено. Это чисто индивидуально. Я, например, есть ложкой икру не могу.

— Конечно, конечно! — сказал Женька. — У тебя, радость моя, голубая кровь! Это мы серые!

Женька нагнулся и, вытащив из-под тахты покрытый пылью магнитофон, стал разбирать перепутанные провода.

Кирилл достал сигареты.

— Вы давно на островах? — спросила его Вера.

— Полмесяца, — ответил Кирилл. — А вы?

— Третий год. Я приехала сюда сразу после распределения.

— Не надоело еще?

— Иногда очень тянет домой. Думаешь: ну хоть бы на денек съездить! Но за работой все забывается. Скучаю по институту. У нас была чудесная группа.

— Вы в Москве учились?

— Нет, в Калинине. Я коренная тверячка. Мама и сейчас там живет. А вы похожи с Женькой, — неожиданно сказала Вера. — У вас с ним одинаковый взгляд — вы оба смотрите в себя.

— Так нельзя смотреть, — сказал Кирилл.

— Нет, можно, — убежденно сказала Вера. — Я заметила: так смотрят или пьяницы, или думающие люди.

— Ин-те-рес-но!.. — протянул Женька. — Это уже что-то новое, радость моя. Ну и кто же мы, по-твоему?

— Не беспокойся, пьяницей я тебя не считаю.

— Напрасно, — сказал Женька. — А я вот вношу предложение довоевать бутылочку.

Он кончил разбирать провода, подключил магнитофон к сети и щелкнул клавишей.

Потом отряхнул руки и снова сел к столу.

— Ну, вы можете воевать хоть до утра, — сказала Вера. — Но только без меня.

Она забралась на тахту с ногами и уютно устроилась среди подушек. Глядя на нее, Кирилл подумал, что так ловко умеют устраиваться только женщины и кошки.