Десять тысяч небес над тобой

Из украшений горничная выбирает тяжёлые завинчивающиеся серьги с чёрным жемчугом и рубиновое кольцо, такое тяжёлое, что оно перевешивает мои худые пальцы. Жар-птица всё ещё вокруг моей шеи, но спрятана за тёмной вуалью в вырезе платья, служанка её не заметила. Потом на мои ноги надевают тёмные туфли, в руки вкладывают затейливо вышитую сумку, и тяжёлое манто из меха цвета бургунди набрасывают мне на плечи.

Оказывается, я живу в Императорских покоях, но остальной Ритц почти такой же роскошный, как мои комнаты. Красный ковёр, блестящие потолки, интерьер не совсем такой же, как в зимнем Дворце, но очень близок.

Дверь, которая отделяет мои покои от остальных открывается и за ней стоят двое крупных, строгого вида мужчины, одетые в чёрное. Я сразу же понимаю, что это моя личная охрана. Я вспоминаю Лейтенанта Маркова, всегда стоявшего у моей двери, его серые глаза, искавшие мои каждый раз, когда мы осмеливались взглянуть друг на друга.

— Ваше Императорское Высочество? — говорит один из стражей. — Вы хорошо себя чувствуете?

Я останавливаюсь как вкопанная, приложив руку к сердцу. Через расшитую вуаль я чувствую Жар-птицу.

— Я хорошо себя чувствую, спасибо. Мы можем идти.

Они проводят меня по коридору, из которого я мельком вижу огромное фойе, но я замечаю женщин в платьях, таких же тщательно подобранных, как моё, мужчин во фраках и временами в цилиндрах. Шепотки тянутся за мной как дым. Если бы технологии в этом измерении развивались бы так же быстро, как в нашем, вокруг меня сверкали бы камеры папарацци. Мне нужно сохранять спокойное, приятное выражение лица, хотя внутри я хочу заплакать.

Машина — заниженный почти до земли родстер (двухместный автомобиль с открытым кузовом и складным верхом) с подножками и матерчатой крышей, похожие на те, которые водили в Аббатстве Даунтон. Я отсутствующе откидываюсь на своё сиденье и всматриваюсь в совершенно другой Париж. Несколько упряжек, запряжённых лошадьми, всё ещё путешествуют по улицам, некоторые из них явно везут продукты из деревень. Я вижу пирамиду старомодных молочных канистр, ещё одну повозку с огромными кругами сыра. Магазины меньше и темнее, и все они выглядят по-своему со своими вручную нарисованными вывесками, рекламирующими товары.

Большая часть людей, которых я вижу на улице, одеты не так элегантно, как те, кто останавливается в Ритце, но по сравнению с модой, к которой я привыкла дома, все выглядят более торжественно. Все мужчины в пиджаках и галстуках, даже те, кто заходит в паб с друзьями. Все женщины в длинных юбках, большинство из них в подходящих шляпах. Никто не ест и не пьет кофе на ходу, вместо телефонов или пластиковых пакетов они держат трости или веера.

Я ожидаю, что машина остановится перед особняком или фешенебельным зданием, где бы ни жил загадочный Максим. Вместо этого мы останавливаемся перед огромной неоновой вывеской, над рестораном, который кажется самым большим и переполненным в городе: «Максим».

— Ваше Императорское Высочество. Добро пожаловать снова. — Этот человек во фраке должно быть мэтр-д-отель или хозяин. Кем бы он ни был, он рад меня видеть. Без сомнения, если русская принцесса — твой постоянный посетитель, это отличная реклама. — Ваша комната ждёт вас.

— Спасибо, — говорю я ровно, пытаясь скрыть облегчение. С кем бы я ни встречалась здесь, я не пропущу его, и маленькие ошибки не станут достоянием общественности в закрытой зоне. В любом случае, от вкусных запахов говядины и хлеба и сыра у меня начинают течь слюнки, ранняя тошнота уступает голоду.

Максим оказывается почти таким же шикарным, как Ритц. На стенах висят овальные зеркала в затейливых рамах. На стенах деревянные панели, золотого и коричневого цвета, как черепаховый панцирь. Свет сияет из светильников в форме цветов, которые держат бронзовые ангелы или из огромных канделябров матового стекла. Другие посетители сливаются в облако меха, атласа, драгоценностей и света.

Дверь открывается, и за ней обнаруживается уединённая обеденная комната с книжными полками и кушеткой. На другом конце маленького стола встаёт чтобы меня приветствовать человек, которого я меньше всего ожидала увидеть.

— Ваше Императорское Высочество, — говорит Тео. — Как прекрасно снова видеть вас.

Следующие поспешные действия — рассматривание меню и общение с услужливой командой официантов, даёт мне секунду, чтобы осознать это. После того, как я оставила Тео в Нью-Йорке, окровавленного, от вида его в добром здравии я испытываю облегчение. Но всё же, это не совсем тот Тео, которого я знаю.

На нём чёрный костюм, более приталенный, чем у большинства мужчин, авангардный стиль, думаю я. У него растительность на лице, и я нахожу это смешным, даже несмотря на то, что усы и бородка Ван Дайка на нём смотрится хорошо. Он зачесал волосы назад с тем маслом или помадой, которые мужчины использовали вместо геля в те дни. Он говорит на французском с официантами и на английском со мной, с едва заметным датским акцентом. Я слышала свой собственный голос с разными акцентами, но слышать, как кто-то другой говорит с другим акцентом ещё более странно.

Однако то, как он улыбается, движение, которым он передаёт винную карту официанту, даже немного небрежно повязанный тёмно-красный шарф вокруг его шеи — всё это очень знакомо.

Я знала, что Тео жил в Париже, я не забыла письма, которые он присылал мне, когда я была в Санкт-Петербурге, рассказывающие о Мулин-Руж. Но я не догадалась разыскивать его, по большей части потому, что я не понимала, откуда они могут знать друг друга. Наши воплощения в этой вселенной не имеют ничего общего. Тео — студент-химик, я — член королевской семьи с другого конца континента.

Мы вместе боремся с преступностью, думаю я, и чувствую себя глупой от своей же неуместной шутки. Я смеюсь в кружевной платок, пытаясь замаскировать это кашлем.

— Ваше Императорское Высочество? — спрашивает Тео, когда официант выходит из комнаты и закрывает за собой дверь. Хотя моя охрана ждёт за дверью, мы с Тео знаем, что мы одни. — Вы хорошо себя чувствуете?

— Очень хорошо, спасибо, — как мне об этом сказать? — Я просто в последнее время рассеяна и совершенно забыла, о чём мы с вами собирались говорить…

Его глаза расширяются:

— У вас снова был приступ амнезии?

— Амнезии?

Тео кивает, как будто он понимает, что нужно двигаться медленнее. Он терпеливо говорит:

— Болезнь овладела мной в декабре. В то время я написал вам, начав наше знакомство. Вы нашли меня в январе с интригующими идеями насчёт наших других воплощений, которые знали друг друга, с призрачных миров…

Она помнила всё.

— Призрачных миров, — повторяю я.

— Если ваша теория верна, — говорит Тео. — Моя призрачная сущность вселилась в моё тело в декабре, действуя вместо меня. Вы помните что-либо из этого?

Потом он выпрямляется, его улыбка меркнет. Он догадался, единственный способ сохранить его доверие — это признаться.

— На самом деле, я из одного из… призрачных миров, — говорю я. — Я не хочу причинить никому вред, Великой Княжне, или вам или кому-либо ещё.

Кроме Ватта Конли. Но он не в счёт.

Тео не знает, что думать об этом, и не удивительно. Через минуту он говорит:

— Вы можете объяснить научные принципы, лежащие в основе этого?

Как и в моей вселенной, он снаружи хипстер, внутри — чистый учёный.