Десять тысяч небес над тобой

Я разрываю конверт. Вытащив жёлтую бумажку, я понимаю, что это телеграмма, первая настоящая телеграмма, которую я видела. Каждое слово написано заглавными буквами. И прежде, чем я читаю остальное, я вижу имя отправителя: ВАТТ КОНЛИ, НЬЮ-ЙОРК СИТИ.

В этом измерении он изобретатель-миллионер, у этой Маргарет никогда бы не было с ним ничего общего. Так что я понимаю, что отправитель телеграммы это не Конли из этой Вселенной, и сообщение не предназначено для Великой Княжны. Оно для меня.

ТЫ НАШЛА ДЫРУ В МОИХ ПРАВИЛАХ ТОЧКА ОЧЕНЬ УМНО ТОЧКА НЕ ИСПЫТЫВАЙ МОЁ ТЕРПЕНИЕ ТОЧКА ПРИХОДИ НА ВСТРЕЧУ В ГЛАВНЫЙ ОФИС В ТЕЧЕНИЕ 48 ЧАСОВ И ТЫ ПОЛУЧИШЬ ПОСЛЕДНИЙ ОСКОЛОК ТОЧКА БУДЕШЬ ТЯНУТЬ ДОЛЬШЕ И МЫ ПЕРЕРАБОТАЕМ УСЛОВИЯ В МОЮ ПОЛЬЗУ ТОЧКА ЛУЧШЕ РАБОТАЙ НА МЕНЯ ЧЕМ ПРОТИВ МЕНЯ МАРГАРЕТ ПОМНИ ЭТО ТОЧКА ПОКА ТЫ МОЛОДЕЦ ТОЧКА.

От последнего предложения меня начинает тошнить, может быть это снова токсикоз. Я не знаю. Может быть, всё сразу.

Неважно, готова ли я. Мне нужно спасти Пола, это значит, я завтра ухожу.

Я бы ушла сейчас, если бы мне не казалось, что нужно поговорить с Тео ещё один раз, прежде, чем мы снова увидим Конли. Нам нужно работать единым фронтом — и в эту секунду, если бы я прыгнула из этого измерения, я не уверена, что Тео бы пошёл за мной.

Конечно, он пойдёт. Он сделает это для Пола.

Забравшись в кровать, освещённую единственной лампой со стеклянным абажуром, я делаю глубокий вдох. Наконец, я беру альбом Великой Княжны и открываю его. На первой странице нарисован портрет, на который я раньше не могла смотреть: Лейтенант Марков. Пол. Мужчина, в которого я влюбилась.

Она нарисовала его самыми тонкими, точными линиями. Только намёк на цвет. И всё же её рисунок пылал жизнью.

Я узнаю выражение на его лице, я даже узнаю где он стоит по тому, как падает свет. Она нарисовала это, думая о Поле в Пасхальной Комнате, где она могла восхищаться яйцами Фаберже. Портрет моей матери висел в центре яйца винного цвета, которое он осторожно положил мне в руки. Я помню, как подняла глаза от замысловатого золотого механизма, чтобы увидеть его лицо — сильное, но неуверенное. Прямо как это. Как и мой Пол.

На следующей странице снова Лейтенант Марков, на этот раз стоит наготове около моей двери, военная форма подчёркивает широкие плечи и узкую талию, масштаб показывает, какой он высокий и крепко сложенный.

Был.

Одним вечером в прошлом месяце, когда мы с Полом были одни в доме, я попросила его позировать мне. С тех пор, как я разорвала его портрет, мне нужно было написать ещё один, лучше, который показал бы мне мужчину, которого я знала гораздо лучше, чем до того.

Не удивительно, но Пол не умел позировать.

— Я странно себя чувствую, — сказал он, напрягшись на стуле.

— Просто расслабься, — я покрыла пол спальни тканью, потом взяла карандаш и начала рисовать. — Это всего лишь я, так?

— Так, — но он смотрел вперёд, как на расстреле.

Смеясь, я сказала:

— Знаешь, могло быть хуже.

— Как?

— На уроках живописи в прошлом коду мы писали обнажённую натуру.

Я ожидала увидеть облегчение от того, что я рисую его в одежде. Вместо этого глаза Пола встретились с моими, и он медленно, очень медленно, потянулся к кромке своей футболки.

— Пол, — но голос умер у меня в горле, когда он снял футболку и бросил на пол. Она упала почти к моим ногам.

Мы медленно продвигались после России, и Пол позволил мне управлять каждым шагом. Или позволял до этой минуты, когда начал раздеваться передо мной. Я никогда не представляла, что застенчивый, неуверенный Пол сделает такой смелый шаг, или что я найду это очень возбуждающим.

— Ты уже видела меня обнажённым, — сказал он, пожимая плечами так безразлично, как только мог.

— Нет, не видела, — с тех пор, как мы начали встречаться в январе, было много прикосновений, но относительно мало взглядов.

— Тогда ты видела другого меня. А мы одинаковые, разве нет?

Я начала с ним спорить, но потом подумала, зачем вести себя так глупо. Кроме того, сказала я себе, я просто его рисую. Это всё.

Он продолжил:

— Ты пишешь меня только до груди, как большинство твоих портретов?

Таков был начальный план. Но заправив локон за ухо, и пытаясь вести себя непринужденно, я сказала:

— На уроках мы пытались, гм, запечатлеть всю фигуру. Тело целиком, — потом, более смело, я добавила: — если ты решишься.

Пол поднял бровь, встал со стула, и расстегнул джинсы. Я стояла с карандашом в руке, мои щёки горели. Его джинсы упали, но оставил бельё, по крайней мере на тот момент.

До этого я улыбалась. Но после — уже нет. Сложно улыбаться, когда у тебя отвалилась челюсть. Не капай слюной, сказала я себе. Соберись.

Пол был крупным парнем, и пропорционально сложенным, но всё решило скалолазание. Все эти часы, когда он полз по утесам, вырезали рельефные мышцы у него на спине, прессе и бёдрах. Не как у жуткого бодибилдера, а действительно очень красиво. Даже если бы он был безымянной моделью на уроке, я бы онемела при виде его, почти обнажённого перед глазами.

На уроках мы иногда просили моделей принять какие-то позы. Поначалу это было неловко, но потом все преодолели смущение. Однако в тот день с Полом я была не так спокойна.

— Гм, не мог бы ты сесть на край стула спиной ко мне?

— Ты будешь на меня смотреть, а я на тебя — нет? — спросил Пол, но сделал то, о чём его попросили.

— Ты будешь на меня смотреть, просто через плечо, — он медленно взглянул на меня, его глаза горели. Когда его лицо было под идеальны углом, я сказала:

— Хорошо, именно так.

В течение нескольких долгих, безмолвных минут, Пол сидел так же неподвижно, как профессиональная модель. Я рисовала его идеальное тело с любовью к каждой детали: его широкие плечи, руки с длинными пальцами, узкая талия. Указательным пальцем я немного растушевывала линии, чтобы создать тени и объём, было так легко представить, что я прикасаюсь к нему.

Просто положи всё, сделай пять шагов, и ты можешь прикоснуться к нему, попросить прикоснуться к тебе….

Глядя в глаза Пола, я видела ответное эхо моих собственных желаний. Он дышал чаще, неуверенный, но страстный. Я не знала, что могу хотеть кого-то настолько, чтобы у меня кружилась голова.