Десять тысяч небес над тобой

Мои родители сидят с обеих сторон от меня, оба чувствуют себя легко и, кажется, не беспокоятся. Я не сомневаюсь в их любви — к их дочери из этого измерения и даже ко мне. Но, однако с каждой проходящей секундой их холодные слова насчёт Пола и Тео всё громче звучат у меня в голове.

Мы с Полом не единственные, кому предназначено судьбой встретиться, бесконечная симметрия мультивселенной касается всех, по-разному. Кажется, я нахожу Тео почти так же часто, как Пола. Джози и Ватт Конли тоже часто встречаются, несмотря на то, что я бы этого не хотела.

И загадочные законы судьбы и математики приводят Пола и Тео к моим родителям.

Они изобретают вместе. Создают вместе. Технологии, которые они разрабатывают, меняют саму мультивселенную. Я видела это в бесчисленных измерениях. Даже в Военной Вселенной, когда моим родителям было неловко с Полом из-за меня, они всё равно работали с ним и понимали его гениальность.

В этой вселенной, мама и папа говорят, что Пол и Тео ничего не значат.

Почему они мне лгут?

Я украдкой бросаю взгляд на отца, который улыбается мне с обычной мягкостью. Они не намереваются причинить мне зло: я уверена в этом. Но они также не намеревались причинить мне зло, когда основали Триаду, когда стали работать с Ваттом Конли, когда они позволили похитить Пола и отравить Тео. Их намерения могут быть хорошими, но их методы — нет.

Вес Жар-птицы у меня на груди напоминает мне о том, что у меня есть информация, за которой я пришла. Я хочу узнать побольше об этой вселенной, и что основатели Триады собираются дальше делать, но в кои-то веки, я бы предпочла, чтобы наше измерение не оставалось в неведении. Было бы хорошо узнать другую точку зрения.

И если бы эта точка зрения была точкой зрения Пола или Тео, у меня есть ощущение, что я узнала бы гораздо больше.

Монорейл скользит во влажную тень, напоминая мне о туманах на пляже Сан-Франциско. Только тогда я понимаю, что мы заехали в облако. Мы слишком высоко. Мы начинаем останавливаться, на секунду я думаю, что водитель со мной согласен, но потом мы прибываем на другую станцию. Мои родители встают, это должно быть наша остановка.

— Мы живём так высоко от земли? — я рада, что есть облако, потому что по меньшей мере я больше не вижу, как далеко придётся падать.

Мама качает головой, и я чувствую облегчение, пока она не говорит:

— Отсюда поедем на лифте.

Я надеюсь, в нашем доме нет окон.

Теперь на монорейле остаётся только горстка людей, и по большей части они сходят на нашей станции. Большая часть толпы направляется направо, а мы идём налево. Я смотрю на папу в нерешительности, и он объясняет:

— Большая часть людей едет на лифте вниз. Им нравится сходить на самой высокой станции, с которой можно попасть домой. Это единственный способ, которым люди могут сообщить о своём статусе в общественном транспорте.

— Я думала, посредине здания безопаснее, — говорю я, вспоминая шок Ромолы при мысли, о кабинете руководителей на верхнем этаже.

— Для корпоративных штаб-квартир — конечно, — говорит мама. Она кажется раздражённой, как будто приходится объяснять, почему духовки не ставят в спальнях. — Но Межкорпоративные Соглашения устанавливают санкции, если на сотрудников нападают дома.

Это измерение открывает совершенно другую точку зрения на соревнование Кока-Колы и Пепси.

Здесь станция блестит почти жемчужно-белым, кто-то должно быть полирует пол практически каждый час. Но это не важно. Я понимаю, что, если хочу увидеть ту часть измерения, которую Триада никогда не покажет мне, найти Пола и Тео, это мой последний шанс раствориться в толпе.

Вдалеке справа я вижу два указателя с надписями «ТУАЛЕТЫ», один голубой, другой — розовый. Это мой единственный шанс.

— Мне нужно…

Мама машет мне, и папа улыбается. Они настолько ничего не подозревают, что я чувствую себя немного виноватой. Но когда я иду к розовой вывеске, я слышу, как мама кричит:

— Маргарет? Куда ты?

Ох, чёрт. Я полуоборачиваюсь и пытаюсь улыбаться.

— В комнату для девочек?

Она указывает на голубой знак.

— Разве в твоём мире голубой не для девочек?

Здесь розовый для мальчиков. Детали могут тебя выдать.

— Ох, ладно. Спасибо.

Я ухожу от них, но не слишком быстро. Я пересекаю путь толпы, которая направляется вниз к лифтам, и мне приходится расправить плечи и ступать осторожно, чтобы не столкнуться ни с кем. Это даёт мне повод обернуться назад, и я вижу, что родители оживлённо беседуют друг с другом.

Я меняю направление и смешиваюсь с толпой. Я иду так быстро, как могу, чтобы не привлечь внимание к себе, потому что я не буду в безопасности до тех пор, пока не достигну лифтов. Но действительно ли я буду в безопасности? Смогут ли родители отследить Жар-птицу, висящую у меня на шее? Вероятно, но нужно попробовать.

Думая, что меня уже не видно, я проталкиваюсь вперёд, чем заслуживаю несколько возмущённых взглядов. Но никто ничего не говорит, когда я вжимаюсь в переполненный лифт как раз вовремя, чтобы двери закрылись прямо перед моим лицом.

Моя голова пульсирует. Уши закладывает от быстрого спуска. В любую секунду я ожидаю, что свет станет красным — или может быть зелёным, цвета Триады, и из динамиков зазвучит предупреждение. Но этого не происходит. Остановка за остановкой, мы спускаемся вниз. Я решаю сойти на последней остановке, где бы она ни была. Чем дальше я буду от Триады, тем лучше.

Наконец, я оказываюсь в числе троих, оставшихся в лифте. Он со стуком останавливается, и я догадываюсь, что это значит конец. Я выхожу через двери, в небольшую тёмную станцию — и в хаос.

Электронные плакаты и знаки покрывают каждую поверхность, все сияют такими яркими цветами, что на них смотреть почти больно. Они мигают одновременно, и рекламные записи играют все вместе, повсеместные и невидимые.

«Греческий йогурт Аполлон! До 50 процентов молока!»

«Открой свой мир: Воздушные круизы Викинг»

«Обновление Стража на десять процентов дешевле только на этой неделе! Разве безопасность вашей семьи этого не стоит?»

«Revlon EverLash — испытай его!»

Ошарашенная, я наклоняю голову, но это не помогает. Пол густо усеян рекламными листовками туфель, летающих машин, фильмов. Снова Леонардо Ди Каприо. Над головой не лучше — те же постеры, но не испачканные отпечатками ног.

Поначалу я не могу решить, торговый центр это или улица, но потом я понимаю, что в этом мире между ними нет разницы. Какие-то проходы выходят наружу, но магазины и дорожки, кажется, сливаются в одно. Пройти пять шагов, не увидев новой рекламы, невозможно.

Я думаю о поездке в Лас-Вегас, в которую мы с семьей отправились, чтобы отметить окончание Джози старшей школы. Она должна была быть запоминающейся и весёлой, но мы её возненавидели. Я представляла казино, как… ну, казино. Отдельное здание, куда можно войти. Вместо этого, в ту же минуту, как мы сошли с самолёта, всё ещё в аэропорту! Нас атаковали игральные автоматы. Нельзя заселиться в отель, не пройдя сквозь сувенирные магазины и рестораны. Нельзя дойти к лифту от стойки, не проходя мимо столов для рулетки. Вегас — это гигантская протянутая рука, ждущая денег. Вот чем стало всё это измерений.