Десять

— Да, я звонил ему несколько раз. Должен же я был убедиться, что с тобой всё в порядке, а он всё-таки вра-а-ач. — Симон прятал лицо в светлых локонах Юли, глубоко вдыхая аромат духов, перемешанных с запахом прошедшей ночи.

— Я тоже врач.

— Тоже. Только ты при смерти не признаешься, что устала. Три блюда приготовила, ночь не спала… Господи, как же я тебя люблю, маленький.

***

Сегодня Юля стояла в полутемной «курилке», смотрела сквозь стекло на ночь, далекий фонарь, в свете которого кружились, как безумные, хлопья снега, и пыталась разомкнуть сведенные от напряжения губы.

— Отпусти, — повторил Юрий Борисович.

— Не могу… — прошептала Юля, с трудом разжимая губы.

Юрий Борисович удерживал её за плечи, прижимал к себе, краем сознания она ощущала, что мышцы расслабляются, взамен принося ломоту — настолько были скованны.

— У тебя есть закурить? — проговорила она словно не своим ртом, движения приносили боль.

— Ты не куришь, — напомнил Юрий Борисович то, что знали оба.

— Нужно отвлечься, я с ума схожу…

— Хорошо, — Юрий Борисович поднес зажигалку к сигарете, которую взял в рот секундой раньше, при этом он продолжал обнимать Юлю, прижимать к себе с ощутимой силой.

Сколько раз за это время Юля хотела вот так прижаться к нему? Это было безотчетное, ничем не оправданное желание. Словно воздух разряжался, стены любого помещения сдвигались, давили на Юлю, когда она находила рядом с Юрием Борисовичем.

Это было похоже на параноидальный бред, наваждение, морок, дурные сны, посланные злыми ведьмами. Не поддавалось разуму, не слушалось, не прекращалось. Юля просто замирала, как зверек, загнанный в ловушку, и ждала, когда всё закончится, пока у кого-то из них двоих появится причина выйти вон.

Самым ярким, ужасающим был момент, когда она ласкала мужа особо интимным способом, и перед глазами вдруг промелькнул воображаемый белых халат, слегка надменный взгляд, который, тем не менее, внушал доверие раз и навсегда. После вспышки она ощутила желание такой силы, что напугала мужа, который ни на день не отказывался от занятий любовью со своей красивой женой, его руки, казалось, не отпускали ее никогда.

— Давай паровозиком, — проговорил Юрий Борисович, затянувшись.

Юля закрыла глаза, окончательно расслабилась в объятиях Юрия Борисовича, почувствовала, как его пальцы аккуратно поворачивают ее голову, раскрывают губы, после дым на своих губах — тонкую, едва ощутимую струйку, которую она тут же вздохнула, почувствовав горечь и горячее дыхание.

— Ещё? — спросил Юрий Борисович.

— Да, — только и она ответила перед тем, как поцеловала Юрия Борисовича.

Она не встретила сопротивления, напротив — он моментально перехватил инициативу, придержал за затылок, с силой вдавливая ее губы в свои, словно давления, трения, укусов было мало.

Поцелуй, как самый страшный грех, как тот самый змей, как яблоко познания, яблоко раздора. Поцелуй, за который не стало стыдно.

— Простите, — пробормотала Юля, сделав попытку вырваться. Слабую, едва заметную, потому что находившиеся вблизи губы не оставляли шанса на истинное желание оторваться от поцелуя.

— Не извиняйся. Меня поцеловала самый красивый ординатор больницы, поэтому даже не думай забирать поцелуй обратно. — Он улыбнулся, плотоядно посмотрел на Юлины губы, не спрашивая, всего лишь ставя в известность, что поцелует снова. И снова, и снова.

Утром Юля смотрела, как Ким упал на гололеде, когда разогнался, чтобы промчаться по обледенелой тропинке. Мысленно отругала его кареглазого отца, но продолжила молча наблюдать за слезами сына и присевшим рядом с ним Симоном, который что-то говорил, пока Ким не перестал плакать, улыбнулся широко, по-детски наивно. Симон поцеловал сынишку, крепко прижав к себе, поднял на руки, на ходу отряхивая тёплый яркий комбинезон малыша, и двинулся в сторону Юли, стоявшей на крыльце областной больницы.

— Привет, привет, мама! — Ким, конечно же, забыл, что несколько секунд назад горько плакал.

— Привет, мой золотой. Как ваши дела? — сияя, ответила Юля.

— Я принес показать свою медаль!

Юля знала, накануне прошел открытый урок в бассейне. Не соревнования, но каждый малыш получил медаль и маленький кубок за свои личные победы. Заслуги Кима были невелики, ему достался страх воды от матери, но он два раза опустил лицо в бассейн, задержав при этом дыхание.

Симон не уставал нахваливать сына, повторяя, что расти надо над собой, а не над другими. Юле он однажды сказал, что из Кима если и выйдет спортсмен, то маловероятно, что он повторит заслуги отца — нет в нем злости.

— Ну и хорошо, — сказала тогда Юля, вспоминая синие губы мужа.

— Вот и отлично, — ответил Симон, вспоминая что-то своё, возможно — бесконечные тренировки или время, которое он провёл без семьи ради медали, что теперь стояла на подставке, на видном месте, и Адель показывала ее в камеру ноутбука очередной новоприобретенной интернет-приятельнице.

— Как Алёша? — тихо спросил Симон.

— Всё… — со рваным вздохом ответила Юля.

— Ничего, маленький, пойдём домой. Я люблю тебя, я всегда с тобой. — Симон поцеловал ее у края губ. — От тебя сигаретами пахнет? — удивился он.

— Да, курила сегодня, — почти не солгала Юля.

— Бросай, это вредная привычка. Не пристало заводить вредные привычки после двадцати пяти. — Симон улыбался, подмигнул, слегка поддразнивая Юлю.

— Симон, я люблю тебя, — для чего-то ответила Юля.

«Да уж, не пристало» — подумалось ей.

Глава 7

Юля быстро вышла из дверей больницы. Щурясь на яркое весеннее солнце, глядя на голубизну неба из окон отделения, невозможно было предположить, что по сравнению с утром серьезно похолодало.

Впереди маячили выходные, на которые ей, против обыкновения, не выпало дежурств. Утром она уходила из дома в приподнятом настроении. Надела поверх платья из тонкого трикотажа всего лишь лёгкий плащ, проигнорировала головной убор.

Стоя в дверях, Симон ворчливо ругался, но Юля знала, теперь уже наверняка, что муж любуется ею. В плаще на десять сантиметров выше колена, дающем увидеть окружающим, насколько стройны ноги его жены. С распущенными локонами волос, продуманным макияжем — она была похожа скорее на модель из журнала мод, чем не на врача, спешащего на работу.

Всё же Симон нахмурился и сказал:

— Юль, погода изменчивая, возьми хотя бы свитер.

— Тепло же, — возразила она.

— Сейчас тепло, что к вечеру будет — неизвестно. Я не смогу тебя сегодня забрать.

— Сама доберусь, не волнуйся. Чем сейчас будешь заниматься? — она легко обняла Симона, оставила перламутровый след на его губах.

— Плиткой в основном. Сейчас Кима отвезу на занятия, потом тебя буду вспоминать, о тебе мечтать, ты такая была сегодня ночью, вау просто, Юль… — Он пробежался взглядом по фигуре Юли, красноречиво давая понять, что не против повторить это «вау» здесь и сейчас.