Десять

— Это воскресная школа и лагерь. Православный, — наконец ответила та, от которой ждали ответа.

— Понятно, а я из лагеря олимпийского резерва. Знаешь, наверное, — «Олимпиец».

Идти нога в ногу в тишине, по пыльной дороге, казалось абсолютно восхитительным занятием, которому можно предаваться бесконечно долго, вот только дорога закончилась у стен из старого кирпича, покрытых потрескавшейся штукатуркой.

— Пришли… — разочарованно протянул парень.

— Пришли… — в унисон ответила девушка.

Она забрала свою руку и побежала вслед за входящими в калитку подругами.

Почти за стеной она услышала окрик:

— Подожди, подожди, мы же не познакомились!

— А надо? — Девушка улыбнулась своим мыслям, обернулась и посмотрела на парня.

Он был не намного выше её, может, только на полголовы. Темно-каштановые, почти черные волосы вились, свисая прядями на шею и лоб. Глаза были похожи на глаза плюшевых медведей в детском мире — непрозрачные, бездонные, карие, они смотрели на мир на удивление вдумчиво. Черты лица аккуратные, почти кукольные, на лице и руках — золотистая россыпь крупных веснушек.

— Ну… Я — Симон.

— Симон? — с подозрением уточнила девушка.

— Такое имя.

— Интересное имя, Симон, а я…

— Подожди, давай я угадаю.

— Давай! — Девушка прыснула в ладонь, с трудом подавив смех.

— Заслава? — посмотрел внимательно на красавицу, та покачала головой отрицая, потом продолжил: — Божена? Ярослава? Имя наверняка необычное, красивое, древнее, как этот монастырь.

— Юля.

— Юля? — немного опешил парень, ему не сразу удалось скрыть удивление.

— Представляешь, просто Юля, — не прекращая улыбаться и разглядывать в упор незваного собеседника, ответила девушка.

— Юлия… тоже подходит, кстати, — нашёлся Симон. — Из рода патрициев в Древнем Риме. Ты бы точно была там знатной дамой.

— Ты забавный, Симон, но мне пора идти.

— Как мне тебя найти?

— Зачем? — Юля уставилась на Симона, будто он её несказанно удивил.

— Поболтать. Погулять Мало ли.

— Приходи ко мне домой, — просто ответила Юля, пожав плечами.

— Приду, конечно, а куда?

— Улица Лесная, тринадцать, завтра с утра, я блины буду печь, — уточнила она, и ещё раз проговорила адрес, чтобы приглашенный точно не забыл.

— Блины? — недоверчиво уточнил Симон.

— Да, завтра понедельник, я пеку блины для друзей, — пояснила Юля, так словно всему человечеству было известно, что она печёт блины для друзей, а Симон по какой-то неясной причине пропустил важную информацию.

— С удовольствием стану твоим другом Юлия.

Пока Юля заходила в древнюю калитку, парень развернулся и, не оглядываясь, побежал вниз по дорожке. Путаясь ногами в пыли, он улыбался чему-то своему.

Юля не помнила, когда увлечение кулинарией вошло в привычку, ей нравилось готовить как причудливые блюда — насколько позволял семейный бюджет и полки магазинов, — так и самые простые. Она давно забрала бразды правления на кухне, считая её своей территорией. Маме с бабушкой позволялось лишь изредка помогать, а мужчинам и вовсе — только пробовать и хвалить за старания. Ей нравилось кормить людей, нравилось, что результат двух-трех часового труда исчезает со стола раньше, чем гости успевают сказать «спасибо».

Небольшой дачный домик, полученный от НИИ, в котором трудился дед, часто был полон желающих отведать «вкусненького», растущие организмы всегда были голодны и благодарны Юле за пироги или кулебяки.

К домику, окрашенному зелёной краской, выцветшему от времени, тянулись друзья с пакетами муки или сахара — так всем казалось справедливым. Никто никогда не договаривался, но за три лета сложилась традиция: дети с соседних улиц в воскресенье несли продукты, а с утра в понедельник бежали «на блины», на небольшую веранду, выходящую в старый сад, где и проводили большую часть дня, толкаясь на стульях и табуретках, которых часто не хватало. Но в этом ли дело, когда гостеприимная хозяйка щедро угощает, а разговоры ведутся громко, откровенно, с перекатами смеха и улыбок.

Никто не задумывался, что юной хозяйке веранды приходилось вставать в шесть утра — непозволительное расточительство в недолгие летние каникулы, — и, превозмогая собственную сонливость, замешивать тесто, а потом стоять у разгоряченной плиты, орудуя двумя скородами с виртуозным мастерством, которому мог бы позавидовать любой дирижёр, настолько отточенными были Юлины движения.

После каждого тонкого блина, брошенного на верх стопочек на больших зелёных тарелках, настроение шло в гору. К приходу гостей Юля становилась бодрее своих приятелей, словно это она потягивалась в постели до последнего, а потом, натянув первое, что попалось под руку, восседала за большим круглым столом, макая блин в мёд или сметану.

Заглянувший на веранду Симон не верил своим глазам, когда переводил взгляд с одного пирующего на другого, те же не обращали внимания на незнакомца, продолжали то шумно что-то обсуждать, сверля друг друга глазами, то вдруг заливаться смехом до слез.

В маленькую дверь виднелась фигура Юли в том же платье, которое запомнил Симон, — голубом с желтыми неяркими цветами и тонкими тесемками, завязанными у шеи в обычный бантик. Юля быстро передвигалась по кухне, меняла сковороды местами, подхватывала лопаткой блин, кидала в стопку, не обращая внимания на шум за спиной.

Симон сел с края стола, обратив на себя всеобщее внимание, которое быстро развеялось, когда он с лёгкостью втянулся в общий разговор. Запомнил пару имён, представившись сам. Никто не поинтересовался, откуда он и почему здесь — складывалось впечатление, что на блинный церемониал свободный вход.

— Пришёл? — Услышал Симон за своей спиной.

— Ты правда на блины звала? — спросил тот, приподнявшись со стула, не скрывая удивления.

— Да, — засмеялась Юля.

— Прикольно, — только и ответил Симон, прежде чем начать поглощать блины.

Пожалуй, это были единственные слова, которыми перекинулись гость и хозяйка за всю трапезу, пока не остались на веранде вдвоем среди грязной посуды и хаотично расставленных стульев.

Но всё это время Симон не сводил с нее глаз, что намертво приклеились к русоволосой красавице. С удивительной грацией та собирала тарелки, словно танцевала, руки порхали над грязной посудой. Казалось, зритель смотрел постановку известного хореографа, а не наблюдал за рядовым домашним действом — уборкой стола.