Детектив Франции Выпуск 2
Шрифт:
— Да, — отвечает Гари.
— Так. Это доказывает, что он не успел передать им, что он спрятал эту штуковину и где именно он ее спрятал. Ты улавливаешь мою мысль? Понимаешь теперь почему?
— Да, — отвечает Гари. — Если бы он им успел сказать, они не стали бы потрошить его труп, а отправились бы прямо в «Сламмер».
— Молодец, — говорю я.
Гари посмотрел на меня — я был польщен этим взглядом.
— Старина, — говорит он, — ты превзошел все мои ожидания. Додуматься до всего этого с такой шишкой на голове… Это, наверное, благодаря спорту.
— Да, именно это меня
— Это мы еще успеем, — говорит Гари. — Я хотел бы посмотреть кое — что в бюро «Пропавших». Это здесь, рядом… Досадно было бы уйти.
— Это вопрос нескольких минут, — отвечаю я. — Предупредим Дефато?
— Ну ладно… Постараемся все — таки узнать, что же это такое. Придется вернуться. Бежим.
Лифт рядом с нами. Мы входим в кабину.
— На всех парусах, — говорит Гари лифтеру, протягивая доллар, и через несколько секунд мы внизу. Я бегу. Гари за мной.
Я спешно завожу мотор, затем быстро набираю скорость Зеленые огни светофора сопутствуют нам на протяжении всего пути. Я останавливаюсь как раз за «Зути». Бар закрыт, поэтому я вхожу через боковой вход Мне крупно повезло: Лем сидит у входа и болтает с портье.
— Лем, — говорю я. — Можно мне войти в бар? Это очень важно.
Он смотрит на меня, делает круглые глаза и протягивает ключ.
— Будьте спокойны, — поясняю я, — я только на минутку.
Мне и десяти секунд не нужно, чтобы добраться до кабины. Там страшно темно и так воняет табаком, что мне становится дурно. Телефонный провод оборван. Я чиркаю спичкой. Смотрю за аппаратом, рискуя вывернуть шею. Там ничего нет, как я и предполагал. Так. Где же еще? Я приседаю. Под полочкой я нащупываю конверт, приклеенный по углам шариками жевательной резинки.
В тот самый момент, когда я отрываю его, перед входом в бар раздается скрип тормозов. Я мчусь как антилопа и выскакиваю из бара еще быстрее, чем забежал туда. Наружная дверь с шумом распахивается в тот момент, когда я закрываю за собой другую. Я кидаю ключ Лему.
— Сматывайтесь отсюда, — говорю я ему.
На полной скорости я вылетаю на улицу. Гари заметил меня, и дверца машины, по счастью, открыта. Я бросаюсь к машине, и, словно смерч, она срывается с места. Это производит некоторый шум на улице, но, поскольку ничего не происходит, нас, скорее всего, принимают за психов. Вслед нам никто не стреляет.
— Есть, — говорю я Гари. — Это конверт.
— Ты шутишь…
Он хмурится, смотрит в боковое зеркальце, жмет на газ; машина заворачивает на полной скорости и тут же останавливается.
— Вылезай, — говорит Гари, — да пошевеливайся. Он делает то же самое со своей стороны и тут же останавливает такси. Мы садимся, и он дает шоферу свой адрес.
— Почему не ко мне? — спрашиваю я.
— Одно из двух, — говорит он. — Они тебя видели. Следовательно, это могут быть приятели Петросяна, и они знают, кто ты, потому что похитили тебя не случайно.
— Согласен, — киваю я, с сожалением бросая взгляд на свою машину.
— В таком случае, если мы приедем к тебе, они могут нас сцапать. Если они не знают ни тебя, ни меня, не имеет никакого значения,
куда мы едем.Я снова киваю в знак согласия и вытаскиваю из кармана конверт. Гари отрывает край.
Дети мои, если бы вы видели, что там, в этом конверте.
VII. Художественные фотографии
Гари достает снимки один за другим и протягивает мне. Он немного бледен, челюсти его сжимаются. Он с трудом проглатывает слюну.
На четвертом по счету он останавливается и протягивает мне все:
— Держи — ка, — говорит он. — Я больше не могу… Я продолжаю их разглядывать. Должен признаться, для этого нужны крепкие нервы. Между нами говоря, я ожидал увидеть обыкновенную похабщину. Но это совсем не то. Господи! Нет!.. Чтобы кто — то мог делать эти фотографии хладнокровно!
Две первые — снимки хирургической операции. По — научному это называется овариектомией, или как там зовется удаление яичников? Но это совсем не похоже на стерильный вид операционной. Все представлено в деталях.
Остальные… остальные еще хуже. Я не смог бы их описать — мне никогда в голову не приходило, что человеческую плоть можно искромсать до такой степени.
Какое — то время мы не произносим ни звука. Гари, наконец, откашливается и говорит мне:
— Здесь есть за что посадить на электрический стул организатора и бросить в тюрягу изрядное количество помощников.
— Ты не думаешь, что это всего — навсего обычная хирургия? — спрашиваю я.
Он смеется в ответ, но очень невесело.
— Мне доводилось видеть снимки операций. А это… у этого есть определенное название. Это самая натуральная вивисекция. Такое обычно проделывают в научных лабораториях над обезьянами и морскими свинками, но я не могу тебе сказать, что за существо лежит на столе на двух последних фото.
— Посмотри — ка остальные, — предлагаю я.
— Благодарю, — едва шепчет Гари. — Мне и этого довольно.
Он размышляет.
— Эти снимки сделаны там, куда тебя возили сегодня ночью, — произносит он с уверенностью. — Ты говорил, что там было что — то вроде операционной?
— Да.
— Таких подпольных операционных не должно быть так уж много, — заключает он.
— Есть немало психиатрических больниц — наркологические клиники, заведения, где помогают свихнуться. — понимаешь, о чем я?
— Рок, — говорит он, — нужно обязательно узнать, где ты был ночью. Я уже говорил, что у меня есть идея на этот счет, и мы сейчас же проверим, насколько она верна, но у нас остается еще один шанс.
— Какой? — интересуюсь я.
— Ты не разглядел людей, которые ворвались к Лему?
— У меня не было времени.
— Если они ничего не нашли, а мы знаем, что это так, потому что конверт в наших руках, они отправятся к тебе.
— Тем хуже для моего интерьера, — замечаю я.
— Сейчас мы поедем к тебе, и ты попытаешься их разглядеть. Есть шанс, что среди них может оказаться тот человек, который дал тебе наркотик.
— Это была бы слишком большая удача… — говорю я.
— Вполне вероятно, — отвечает Гари, — что, если это та же банда, они предпочтут послать кого — нибудь, кто знает тебя в лицо.