Детектив США. Выпуск 11

— Теперь знаю, что она мне понравится. Однако я могу не понравится ей.

Энн подвинула мне листок через столик и сказала:

— Если не понравишься, то сразу поймешь. — Она хмыкнула.

— А если понравишься, то тоже сразу поймешь. Одно только у Эйлы плохо. У нее большая грудь. — Она улыбнулась и продолжила, как бы специально разжигая мое воображение. — Хотя не знаю, если бы ты увидел ее обнаженной, ты мог бы со мной не согласиться. Это могло бы тебе понравиться.

Я не знал, что сказать.

— Но ты же никогда, — сказала Энн, — не видел Эйлу. Тебе будет трудновато представить, как она выглядит в обнаженном виде. — Она сделала паузу и еще нежнее сказала. — Но ты можешь представить меня, правда, Марк?

В этом-то и была вся беда: я уже этим занимался.

— Попробуй, Марк, — сказала она. — Посмотри на меня и постарайся представить. — Она откинулась назад, прислонившись к стенке кабинки. — Сейчас же, Марк.

Я все же посмотрел на нее, на все выпуклости и округлости тела, которые так ясно вырисовывались под облегающей шерстью. Потом вспомнил про Джея и Глэдис. Я отодвинулся от нее и грубо произнес:

— Ради бога, Энн, дай парню отличиться. Прекрати и слушай внимательно. Почему ты считаешь, что я встречусь с этой Эйлой? Или с кем-нибудь еще?

Она вздохнула, пожала плечами и выпрямилась:

— Очень просто, — молвила она наконец скучноватым голосом. — Ты расспрашиваешь Глэдис о папе и вечере. Ты забрасываешь меня вопросами. Теперь этот папин попугай. Когда мы расстанемся, ты обойдешь всех, кто был у нас вечером, может для того, чтобы узнать кто из нас врет — я или Глэдис. Разве не так? Так же, детектив.

— Ну…

— Конечно, обойдешь. Хочешь чуть-чуть повеселиться?

— Ну…

— Когда встретишься с Питером Солтом, скажи ему, что ты художник. Может он продемонстрирует тебе свои картины. — Она показала на листочек бумаги. — Здесь имена и адреса, которые я знаю.

— А эти картины. Хорошие?

— Просто писк. Он пишет обнаженную натуру.

Обнаженную натуру? Что ж, обнаженная натура мне нравится.

— Хорошо, — сказал я. — Тогда в свободное время займусь картинами.

Она допила стакан.

— Еще.

— Э нет. Я должен встретиться с гипнотизером.

— Правда, Марк, — сказала она серьезно. — Мне хочется еще выпить. Я не хочу, чтобы ты уходил. Пожалуйста. — В ее голосе чувствовался подвох.

Я серьезно посмотрел на нее.

— Энн, в чем дело? Ты же знаешь, у меня работа, и мы не можем просидеть здесь весь вечер. — Я посмотрел вокруг. — И уж, конечно, не в этом заведении. Несколько странное для нас местечко, согласна?

Она не улыбнулась в ответ, а без обиняков сказала:

— Это клуб педиков. Я здесь как дома.

— Ты? Но ты же не…

Она прервала меня.

— Не так, конечно. — Замялась, потом придвинулась ко мне, тесно прижавшись своим бедром к моему. Она сложила руки на коленях и без улыбки смотрела на меня. Еще до того, как она начала говорить, я понял, что она собирается рассказать что-то о себе, и внезапно мне расхотелось ее слушать.

Однако Энн прямо посмотрела на меня и поспешно сказала:

— Они все больные, поэтому я здесь чувствую себя как дома. Видишь вон того коротышку в кабинке напротив нас?

Мне не надо было смотреть на него. Я уже засек этого малого, потому что официант уже три раза подходил к его столику, тогда как мы с Энн выпили только по разу.

Энн сказала:

— Он гомик и ему это не нравится. Может он чувствует свою вину. Поэтому, он еще и пьяница. Алкаш. До первого стакана с ним все нормально, но потом, ну в общем, он не в порядке. Он мне нравится. Я похожа на него.

Я нахмурился, все еще недоумевая, и она прояснила значение своих слов, коснувшись меня рукой и еще теснее прижавшись всем телом ко, мне.

— Только в моем случае это не алкоголь, Марк. Это ты.

Она была совсем малюткой, но вела себя так странно, что я почти боялся ее. И потом, горячая настойчивость, чувствовавшаяся в ее словах и движениях, передавалась и мне. Молодая, пылкая, прелестная, и я уже начинал думать о ней больше как о женщине, чем как о дочери моего друга.

Я и так оказался серьезно замешанным в делах Уэверов, а Энн мне слишком нравилась. Я не хотел увязать еще глубже.

— Мы все выяснили, Энн. Я отвезу тебя домой, — сказал я.

Она запротестовала, но когда я выскользнул из кабинки, последовала за мной и пошла к двери. Когда мы выходили, пианист коснулся своими длинными белыми пальцами клавиш и выдал нежный вздох в микрофон.

Всю дорогу она сидела, сжавшись в комочек на сиденьи, закрыв глаза и скрестив руки на груди, словно обнимала саму себя. Я взглянул на нее один раз и увидел, как ее бедра слегка извиваются. Ее глаза были все еще закрыты и, казалось, что она даже не подозревает, что я здесь.

Однако когда я остановился перед большим домом на площади святого Эндрюса, она взяла меня за руку и подвинулась поближе ко мне:

— Марк.

— Да, Энн?

— Я надеялась, что ты меня куда-нибудь отвезешь. Не сюда. Не домой.

— Я же сказал, что отвезу тебя домой.

— Я знаю. Но я думала… Ладно, ничего. Марк, посмотри на меня.

Ее лицо было так близко, что я ничего не видел, кроме нежных бровей, больших зеленых глаз и изогнутых алых губ. На нем застыло напряженное выражение. Влажные губы раскрылись.

— Поцелуй меня, Марк. — Одной рукой она обвила мою шею, придвинулась еще ближе, нагнула мою голову и прижалась ко мне губами. Ее поцелуй был нежным, губы — мягкими и теплыми. Сначала. Потом он стал требовательным, жаждущим. Это был уже не поцелуй, а приглашение. Я обнял ее, прижал к себе, наши губы слились и язык ожил.

В конце концов я положил ей руки на плечи и мягко оттолкнул от себя.

— Подожди минутку, Энн. Это ничего хорошего не даст.

— Пожалуйста, Марк. — Ее нетерпеливые руки без устали трудились, зубы были крепко сжаты. Я видел, как бьется жилка у нее на щеке. Меня обдавало ее горячее дыхание.

— Энн, мне надо ехать — сейчас же. Мы не можем. Мне надо встретиться с Борденом.

— Марк. Я тебе совсем не нравлюсь? Ты считаешь, что я некрасивая?

Мои пальцы чувствовали ее мягкие плечи. Каждые несколько секунд ее тело вздрагивало, и эта дрожь через пальцы проникала в мое тело.