Дети Афродиты

– В общем, прогнала я ее тогда. Сказала – радуйся, глупая, что твой ребенок в тепле и любви растет. Подниму, воспитаю, образование дам, в люди выведу. Что я и сделала в конечном итоге… Разве не так?

– Так, бабушка, так. И что после этого? Она развернулась и ушла?

– Ну, не сразу… Поревела еще, конечно. Просила, чтоб разрешила ей на тебя взглянуть, да я не дала.

– Почему? – спросила Ольга глухо.

– Не знаю… Не знаю, Оль. Будто испугалась я чего-то. Может, и не права была… Может, ее пожалеть надо было. А с другой стороны – меня кто пожалел? Сына отняли, даже никто прощения попросить не удосужился. У каждого своя судьба, свой путь… И только от тебя зависит, как ты по этому пути идешь, прямо или криво. Никто эту Анну не заставлял по своему пути петлять, как заяц. Если уж поплыла по течению, как щепка, плыви дальше. Нет, а что, в самом деле, если правде в глаза посмотреть? Ведь жила же она с этим бандитом? В милицию жаловаться на него не пошла? И обратно в детдом, когда сбежала от него, почему не вернулась? Значит, это был ее выбор, сама так захотела! Вот и пусть! Да и Витю я не могла ей простить… Как думаешь, права я или не права? Столько лет этот вопрос сама себе задаю… А вдруг я ее погубила тем, что оттолкнула тогда, грех на душу взяла?

– Не переживай, бабушка, никого ты не погубила. Она ж потом, как выяснилось, замуж выскочила, успела даже брательника мне родить. Недавно я его видела, нормальный парень. На три года меня моложе.

– Да. Я знаю. Он ко мне приходил на днях. Ничего, симпатичный молодой человек.

– Ты его выгнала, да?

– Выгнала. Стара я стала, пуглива. Ты уж извини меня.

– Да ладно… Не за что тебе передо мной извиняться, бабушка. Наоборот… Спасибо тебе за все.

Помолчали, глядя в окно. В комнате резко потемнело, ветер колыхнул занавеску, принес ропот набухающей в небе грозы. Ольга вздохнула, произнесла сдавленно, будто подвела грустные о себе итоги:

– Да, очень интересно получается… Значит, моя мать – малолетняя жертва насилия, отец и вовсе бандит…

– А я тебя предупреждала, Ольга! – властно и в то же время испуганно вскинулась Елизавета Максимовна. – Я тебе говорила – зачем тебе знать? Ты же сама хотела правды! Ты же настаивала!

– Да я не жалею, бабушка, что ты… Нет, все нормально. Просто мне надо привыкнуть к такому знанию. Скажи, а она… Моя мать больше за мной не приходила?

– Нет, больше не приходила. Хотя… Казалось мне иногда… Но это больше ощущение, чем наблюдение. Бывает так, будто чувствуешь, как кто-то со стороны за тобой наблюдает. И соседи мне не раз говорили, будто ее около дома видели… Я ведь соседям ту же песню пропела, что и Ирине Николаевне, будто бы Витя с Анной в армии познакомился, в увольнительной. Что Анна тебя от Вити родила, потом в роддоме бросила. Накрутила вранья, взяла грех на душу, а толку? Все равно правда наружу вылезла…

– Спасибо, бабушка. Спасибо за правду. Какая бы она ни была, а все равно лучше, чем незнание или вранье. Терпеть не могу вранья в любом его проявлении. Спасибо.

– Да ну… Не благодари меня, не надо. Знаешь, почему-то отвратительно себя чувствую сейчас… Будто с меня кожу содрали. Езжай-ка ты с богом, Ольга, у тебя, наверное, свои дела есть… Вчера говорила, что Полинку хочешь повидать? Вот и езжай. А я одна хочу побыть. Разбередила сама себе душу… Надо все уложить как-то по-новому.

– Хорошо, бабушка. Как скажешь.

– Да, поезжай… Только не гони на трассе. Видишь, дождь собирается, скользко будет.

– Хорошо.

Дождь бежал за ней всю дорогу по пятам. Так и не догнал. Уже зайдя в квартиру, услышала, как бабахнуло грозой за окном, как застучал по стеклам ливень.

Легла на диван, уставилась в потолок. Странно, почему-то ни одной мысли в голове не было. Зато стоял в глазах давешний портрет, извлеченный из-за шкафа, проникал в память подробностями. Юная дева, ребенок почти. Прекрасные волосы, распущенные по плечам, прикрывающие выпуклый живот. Жалкая улыбка, хрупкие покатые плечики. Нет, где тут бабушка разглядела порок? Скорее, робкое трусливое кокетство, как благодарность нечаянному художнику за нечаянную любовь… Как бишь этот Витя говорил? У нас, мол, своя гармония? Она пропадающая, я умирающий?

Значит, биологическая мать – пропадающая Афродита. Или правильнее сказать – пропащая? Хм. Забавно.

Подскочив с дивана, выудила из сумки мобильник, нашла номер телефона, по которому звонила только вчера. А казалось – так давно…

Гена ответил сразу, ей показалось, вполне радостным возгласом:

– Да, Оль! Привет!

– Привет… Да, это я. Ты меня сразу узнал, что ли?

– Так я имя и номер сразу в памяти сохранил… А как же, Оль?

– Ладно, понятно. Слушай, Ген… Тут такое дело… В общем, я тоже хочу ее найти.

– Маму?

– Ну… Пусть будет маму. Хотя… Ладно, называй, как хочешь.

– А давай прямо сегодня встретимся, Оль. И все обсудим. У меня, кстати, конкретный план уже есть.

– Давай. А где?

– Да в том же в кафе. В восемь вечера. Тебя устроит?

– Вполне.

– Тогда до встречи, Оль?

– До встречи…

* * *

Гена сидел в кафе за тем же столом, у окна. Махнул ей рукой, улыбнулся, но без особого оптимизма. Да и выглядел он в этот раз не ахти, как человек, угнетенный неразрешимой проблемой. Села напротив, спросила на всякий случай:

– У тебя неприятности, Ген? Можно и отложить нашу встречу. Срочности никакой нет, я так полагаю.

– Нет, нет… Не обращай на меня внимания, пожалуйста. Просто я сейчас… Как бы это сказать… Семейную драму переживаю.

– Разводишься, что ли?

– Да нет, что ты! – испуганно махнул он обеими ладонями, потом постучал костяшками пальцев по столу: – Нет, тьфу-тьфу… Я думаю, до этого не дойдет. Просто мы с женой во временных контрах живем. То есть не вместе. Я даже не обедал сегодня. Можно я себе чего-нибудь поесть закажу? Я тебя не буду этим раздражать?

– Да ради бога.

– А ты будешь чего-нибудь? В смысле еды?

– Нет, я после шести не ем.

– А, понятно. Маринка тоже все время пытается этой ерундой заниматься. Терпит-терпит, потом ближе к одиннадцати как налопается! Потом на меня же и злится!

– А кто это – Маринка?

– Так жена моя, с которой я в контрах. Вернее, это она со мной в контрах, это ж я перед ней кругом виноватый.

– А чего так?

– Да приревновала меня, из дома выгнала.

– А что, беспочвенно?

– Ну… – неопределенно пожал плечами Гена, глядя поверх ее головы.

– Значит, было за что?

– Ну…

– Понятно. А ты, значит, переживаешь эту трагедию.

– Ну…

– Слушай, а ты что-нибудь кроме этого «ну» знаешь? Или весь твой словарный запас на этом исчерпан? Тогда выбери для выражения эмоций другое междометие, чтоб тебе лишних вопросов не задавали. Как в фильме «Кин-дза-дза», например. Один ответ на все вопросы – «ку»! И все дела!

– Нет, я не понял… А чего ты распсиховалась-то? Какая муха вдруг тебя укусила?

– Да больно надо! Ты еще не видел, как я по-настоящему психую.

– Да? Ну, тогда не знаю, что и сказать… Вообще-то мы здесь по-другому поводу собрались.

– Вот именно! А вообще, да… Извини, Ген. Чего я в твои дела так бесцеремонно лезу, поучаю… Я ж чужой тебе человек…

– Нет, чего сразу чужой-то? Никакой не чужой. Ты ж мне сестра. А я тебе брат.

– А чего тогда ссоримся?

– Не знаю…

И хмыкнули оба, одновременно откинувшись на спинки стульев. Ольга улыбнулась, произнесла миролюбиво: