Дети Агамемнона. Часть I. Наследие царей

— Почему это так волнует тебя, милая Ифигения? Не припомню, чтобы ты раньше интересовалась вопросами, которые обычно решают мужчины. Мне следует выдать тебе копье и нагрудник?..

На щеках Ифигении вспыхнули красные пятна, но более она ничем не показала, что заметила издевку. Она ответила спокойно и рассудительно, как иногда говорила с Электрой:

— Дорогой брат, я вовсе не хочу оспаривать решения, принятые тобой и опытными советниками… или одним из них. Однако замечу, что наша мать выглядит больной от беспокойства. И не всем в Микенах по душе твои действия: за последнее время я говорила со многими людьми. Дорогой Эгисф, меня заботит будущее микенского народа. Мужчины идут сражаться, но некому будет работать и торговать, если война затянется.

— Она не затянется, — со скучающим видом перебил Эгисф.

— Ах, хорошо бы. Но Микены могут оскудеть, а сражения — опустошить твои земли и сокровищницу. Не лучше ли предложить сейчас фокидцам перемирие на выгодных для тебя условиях? Твои войска выиграли пару битв и пока не понесли серьезных потерь, но что будет, когда в сражение вступят объединенные отряды из других царств?.. А закончится эта война — придет новая, ведь потомки нынешних царей пожелают отомстить за гибель отцов и сожженные поселения. Эгисф, откуда в тебе такая самоуверенность? Почему ты не думаешь о том, какое наследие оставишь?..

Царь вскинул брови — Ифигения послушно умолкла. Она чувствовала, что задела брата, хотя и не могла понять, какие именно слова рассердили Эгисфа сильнее прочего.

— Какую чушь ты говоришь, Ифигения! Микены обеднеют?.. Но мы, — он выделил это слово, — мы, потомки великих Атрея и Агамемнона, станем лишь богаче. Уже сейчас я получаю огромную прибыль от торговцев оружием, медью и припасами… даже траурными одеяниями! Спрос на эти товары стремительно поднялся и долгое время будет небывало высок. Ахом дает бесценные советы, как сохранить микенскую казну. А после победы сокровищницы врагов перейдут в наши руки и этот дом станет еще златообильнее прежнего!

Он перевел дыхание, на его щеках появились красные пятна. Эгисф выглядел болезненно взбудораженным, и это встревожило Ифигению — та невольно сделала шаг назад.

— Ты спрашиваешь, что будет после моего правления. Но почему это должно меня волновать больше, чем слава и громкие деяния при жизни?! Я обеспечу Микенам великие битвы и прославлю наш народ, а заодно набью дворец золотом до самой крыши. Разве это не важнее, чем туманное будущее через много десятилетий?.. Мы все равно его не увидим! Пусть вдоволь грызутся те, кто придут после — до них мне нет никакого дела… Нет, и не будет!

Царевна наблюдала за братом, который к концу своей речи стал выглядеть так, словно его мучила лихорадка. Эгисф вцепился руками в кресло, а на его виске набухла жила. Странная мысль промелькнула в голове Ифигении… Озвучивать ее явно не стоило. Но разве могла царевна смолчать, не попытавшись выяснить правды?

Не сводя глаз с Эгисфа, она заговорила:

— Твои слова полны пыла и настойчивости. Но что таится за ними? Почему ты так взволновал и разгневан, дорогой брат?.. Быть может, тебя терзают горечь и страх оттого, что ты не в силах изменить предначертанного природой?

Эгисф откинулся назад на троне и пронзил сестру злым, испепеляющим взглядом. Ифигения продолжала:

— Ты спал со множеством женщин — без разбора, лишь следуя зову плоти. С юных лет тебе, царевичу, были доступны все дворцовые служанки, но ты не пренебрегал и простолюдинками. В этом вы с Орестом совершенно не похожи — старший брат был осторожным в выборе любовниц… Однако ни одна твоя женщина не понесла! Ни единого раза ты не призывал во дворец старух, которые бы занялись устранением последствий… А на женской половине дворца часто обсуждают, что царские прихоти становятся все более дикими и ненасытными. Теперь я догадываюсь, почему так происходит! Ты пустой куст, Эгисф, который не принесет плодов. Ведь так? Ты не продолжишь род Атридов… и потому тебя отталкивает мысль о будущем нашего царства. Твой ум занят лишь собой.

Эгисф хранил молчание. Лишь высоко вздымавшаяся грудь выдавала его чувства.

— Что оставит после себя владыка, которому нет дела до судьбы его царства? Возможно, Атрей и Агамемнон не отличались дальновидностью, но они думали в первую очередь о достоинстве Микен, сами шли с войском в походы. Наш отец ведал не только чувство собственного величия, но и снискал народную любовь. Добьешься ли ее ты, прячась за стенами дворца и заботясь исключительно о себе?.. Бедный мой брат, мне жаль тебя. Искренне жаль.

Эгисф поднялся с трона и неторопливо направился к Ифигении. Ощущая растущую с каждым шагом угрозу, царевна вздрогнула, но продолжила говорить:

— Как же ты не боишься Ореста, дорогой Эгисф? В его жилах течет такая же кровь, и наверняка он способен зачать наследника. Что, если ему не понравятся перемены в Микенах?.. О, Эгисф, если я неправа, так скажи мне об этом! И я на коленях буду умолять тебя о прощении за грубость. Если же мои слова верны, то я боюсь за судьбу микенского царства, как никогда прежде…

Она с нарастающим страхом следила за приближающимся Эгисфом, а царь не сказал ни слова, пока не подошел почти вплотную.

И тогда он ее ударил — ладонью, наотмашь.

После первого удара Ифигения устояла, однако второй, еще сильнее, повалил ее на пол. На какой-то миг сознание померкло.

Царевна очнулась, ощущая в голове свинцовую тяжесть. Эгисф стоял над ней и что-то говорил, но слова казались Ифигении далеким гулом. Приложив немалое усилие, она все же смогла разобрать речь брата. И то, что он сказал, звучало как приговор:

— …такая же безрассудная и глупая, как Электра. Мать, к счастью, уже отослала ее. А я лично разберусь с тобой. Ты будешь сослана в самый дальний храм Артемиды, который стоит на границе с землями диких племен. Туда отправляют неугодных женщин: надоевших любовниц, нежеланных дочерей… и дерзких царевен, не умеющих держать язык за зубами! Самое подходящее место для такой как ты. И винить в случившемся ты должна лишь себя! Поняла меня, сестра?.. Виновата только ты!

Царевне казалось, что она видит тягостный, страшный сон. Слова брата выжигали ей душу. Осознание, что ее изгоняют до конца дней, заставило Ифигению съежиться в клубок. Эгисф, глядя на это, издал короткий смешок:

— Наконец ты снимешь со своих плеч груз беспокойства о Микенах, сестрица. Ни высокий род, ни хлопоты о судьбе мира не будут волновать деву, которая посвятит себя служению высшим силам! Ты отправишься на корабле, загруженном дарами богине от верных Микен. И пусть Артемида будет благосклонной к моему правлению… а заодно приютит одну непокорную дурочку. Уж я не поскуплюсь.

Настроение царя явно улучшилось. Последние слова Эгисфа прозвучали насмешливо, с явной издевкой:

— Вместо выгодного замужества тебе уготована иная роль, еще более славная — быть жрицей, сестра. Готовься к отплытию! Я прикажу скорее снарядить корабль и устрою тебе красивые проводы, какие положены микенской царевне… А вздумаешь еще раз раскрыть свой поганый рот — будет хуже, обещаю.