Дети Аллаха

Плакавшие женщины смолкли, даже дети затихли, похоже, что никто не мог поверить, что происходящее у них на глазах – не сон.

Отец Григорий стоял, прижав руки к лицу, и в глазах его отражалось пламя.

Издалека донеслась сирена, звук ее стал ближе, а затем внезапно оборвался. Наверняка бойцы «Детей Аллаха» остановили пожарную машину и под угрозой оружия заставили ее развернуться, не пустили в Крепостной квартал.

– Что смотрите? – поинтересовался Наджиб, оглядывая безмолвную, покорную толпу. – Нравится? Все, что идет на пользу родине, должно тешить сердца машрикийцев.

Он выдержал паузу, повел автоматом, делая вид, что начнет стрелять, но никто не отреагировал даже на это.

– Ладно, бегите по домам, многобожники, – приказал командир «Детей Аллаха». – Никто ведь не хочет, чтобы они сгорели?

Самир закрыл глаза, чтобы не видеть, как пылает пережившая владычество халифов и турок, нашествия сельджуков и монголов церковь, не видеть жалких, перекошенных от страха за собственную жизнь лиц единоверцев, но заткнуть уши он не мог, и поэтому топот разбегающихся, как тараканы, людей беспрепятственно достиг его слуха.

И в этот момент вернулись чувства, а точнее одно – тяжелого, подсердечного, прижимающего к земле стыда.

Глава 11

До блокпоста на входе в Белый квартал осталось пять метров, когда на Самира накатил страх. Он попытался напомнить себе: если бы его хотели подстрелить, то сделали бы это давно, пока он шел через площадь, и вообще, если он справился с тем, на что решился сегодня, то бояться ему больше нечего.

Рука поднялась к груди, туда, где всегда висел подаренный отцом крестик, но нащупала лишь майку.

– А ну стой! – окликнули его.

Самир остановился, ему стало холодно, как тогда на кладбище, под изрыгающим жар небом.

Ледяное дуновение он вновь ощутил сегодня, когда пошел туда, где раньше стоял их дом, где погибли мама и сестра и остались только уродливые развалины и дыра в земле. Со дня похорон Самир избегал этого места, но после того, как проворочался две ночи без сна, слушая, как тихо плачут женщины в других «комнатах» старой трапезной, он принял решение.

– Ты кто такой? Чего надо? – спросил автоматчик, выбравшийся из здания блокпоста, жилистый, невысокий, в черной бейсболке задом наперед и вылинявшей рубахе цвета хаки.

– Мир вам, уважаемый, – Самир поклонился. – У меня дела в Белой мечети.

Если хочешь стать сильным, то обратись к тем, кто этой силой владеет, не трать время на тех, кто погружен в умные книги, а сам не в состоянии защитить ни себя, ни близких!

– Да? – обладатель черной бейсболки недоверчиво склонил голову набок, рядом с ним появился второй боец, постарше, с бородой, пухлыми губами и шрамом под глазом.

Самир стоял, глядя на них, и ему было очень страшно. Он знал, что его могут не прогнать, а застрелить прямо здесь, если решат, что он враг или шпион, и что ничего им за это не будет.

Но еще больший страх он чувствовал утром, когда медлил над ямой, которую оставила бомба, кинутая единоверцами с Запада, и держал снятый с шеи кипарисовый крестик.

Одно движение – и он больше не христианин.

Брось крохотный предмет на шнурке, и ты станешь чужим для людей, среди которых вырос, которые помогали тебе, учили тебя и оберегали тебя… все так просто. Откажись от веры отца и матери… ради того, чтобы отомстить за отца с матерью, почувствовать себя любящим сыном, настоящим мужчиной.

Самир понимал, что это выглядит предательством.

– В мечети? – Тот, что со шрамом, улыбнулся. – Что ты там забыл, расскажи нам? Сокровища халифа Харуна аль-Рашида?

Легенду о том, что в одной из старых мечетей города спрятан клад, Самир слышал.

– Ну, нет… – сказал он.

Рассказывать этим двоим о цели визита глупо – они, скорее всего, посмеются.

– Тогда что? – дуло автомата оказалось нацелено на Самира, тот, что со шрамом, подошел ближе, стал ощутим запах жареной требухи. – А ну, подними руки! Быстро!

Самир исполнил приказ, закрыл глаза, ему вспомнился момент, когда он все же собрался с духом, и выкинул крест, швырнул его в темную холодную яму, словно вместе с ним избавляясь от болезненных воспоминаний о тех, кого больше нет и не будет никогда, от боли и горя.

В тот момент страх ушел, на смену ему явилась стальная, твердая решимость.

Сейчас же он подумал, что согрешил, и может быть наказан на месте – его пристрелят, и привяжут тело к столбу для казненных, а на грудь повесят табличку с надписью «Предатель».

Его хлопнули по карманам джинсов, чужие руки поползли ниже, проверяя, не спрятано ли чего-нибудь в брючинах. Что-то холодное коснулось пупка, и двинулось вверх – автоматчик подцепил майку стволом и поднял ее.

– Хм, креста нет, – сказал он удивленно.

– Может быть, спустим с него штаны, убедимся, обрезан ли он? – предложил тот, что со шрамом.

Самир вздрогнул, представив такое унижение… и то, что за ним последует.

– Велик Аллах над нами! – воскликнул первый из бойцов. – Ты с ума сошел? Шевели конечностями, пацан!

Самир вздохнул, ощущая, как судорога отпускает его грудь, заторопился вперед. Если надо, то он пройдет через что угодно, победит кого нужно и отомстит, кому необходимо – так он решил сегодня утром, и от решения не отступит, даже если небо обрушится на землю.

Блокпост остался позади, потянулись улицы Белого квартала, что мало отличался от Рыночного, и даже от Крепостного – те же дома из камня и глины, магазинчики и мастерские, мужчины за кальяном в чайхане, разложенные на столе нарды, лотки с безделушками и обувью, тележки бродячих торговцев, тутовые деревья на перекрестках, кошки на заборах, запахи чеснока и табака.

Разве что женщины носили хиджабы, да всюду – изречения из Корана на вывесках, некоторые наверняка изготовил тот же Валид-хаджи: «Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного!» или «Хвала Аллаху – Господу обитателей миров!».

Самир никогда не бывал здесь, но он шел, ориентируясь на два минарета Белой мечети – они возносились над остальными зданиями как два столба ослепительно-белого пламени, острия башен таяли в прозрачно-голубом небе.

Свернул не там, оказался в тупике, но потом нашел верную дорогу.