Дети Аллаха

– Я… ну… – пробормотал он, теребя крестик.

А ведь как-то не подумал, что с ним придется расстаться, если перейти в другую веру! Но ведь это не просто символ, это память об отце, о тех временах, когда у них имелся дом, настоящая семья!

– Хорошо, – имам вздохнул. – Что ты знаешь о пяти столпах нашей веры?

Пять столпов? Сторож в мечети шейха Мансура ничего подобного не говорил!

– Нет Бога кроме Аллаха… – Самир сам понял, что говорит неуверенно, и замолчал.

– Шахаду ты слышал, это хорошо, – подозрительности во взгляде имама не стало меньше. – Только ведомо ли тебе, как и когда совершать молитву, каково ритуальное омовение перед ней, готов ли ты пойти в паломничество к Двум Святыням, соблюдать пост в священный рамадан, и вносить закят на благо тех, кто не может сам прокормить себя? Ведомо ли тебе, что значит быть истинным рабом Аллаха, покоряться его воле?

Быть рабом Самир не хотел, и выражение «рабы Божьи», которое он не раз слышал в церкви, ему всегда не нравилось.

– Я… мне хочется… – начал он.

– А мне кажется, что все это не очень умная шутка! Стыдись, юный яковит! Замесил некто все это на дрожжах ифритов, и подослал тебя к нам, чтобы посмеяться! – Имам больше не скрывал гнева, глаза его сузились, лицо потемнело, он наклонился вперед. – Неужели твои единоверцы? Воистину, те, кто не уверовал, не уверуют и впредь, ведь все равно им, увещевал ты их или не увещевал! Сердце и слух их запечатал Аллах, а на глазах у них – пелена, и уготовано им великое наказание!

– Но я… – попытался возразить Самир.

– Даже если нет, то где ты возьмешь двух достойных уважения мужей из правоверных, что станут тебе свидетелями? – и имам обвел рукой мечеть, в этот момент, когда одна молитва закончилась, а другая еще не начиналась, почти совсем пустую. – Ответь мне, кто поручится за тебя? Одной шахады, как ты должен знать, недостаточно.

Самира трясло от обиды и возмущения, он задыхался… Почему ему не верят, ведь он пришел сюда искренне, хотел обо всем узнать, а его встретили точно врага, словно вора или шпиона?

– Уходи, юный яковит, – имам заговорил тише. – И не возвращайся сюда больше.

Он сделал повелительный жест.

Самир развернулся, зашагал туда, где оставил кроссовки, ничего не видя перед собой. Не сразу смог завязать шнурки, услышал за спиной обидный смех, и от этого разозлился еще больше, на улицу выскочил кипящий, словно забытый на плите чайник.

Из одной общины его выгнали, в другую не хотят брать!

Неужели он на самом деле обречен на то, чтобы остаться в одиночестве?

Но одному, без поддержки, в Машрике человеку не выжить. Даже монаху-анахорету, поселившемуся в горном монастыре, нужны приношения, без них он умрет с голоду, да и молит Господа он не ради себя, а за тех людей, что несут к нему беды и горести…

Шагая по улицам, Самир понемногу успокоился, а потом вспомнил, что у него есть знакомый мусульманин, достойный доверия – может быть, он согласится выступить свидетелем, если в том возникнет нужда?

Жалко, что тогда не спросил его имени. Но это можно сделать и сейчас.

И он повернул в сторону мечети шейха Мансура, такой маленькой и скромной по сравнению со Старой.

– А, это ты, любопытный, – проговорил сторож, увидев Самира во дворе храма. – Проходи, располагайся, во имя Аллаха, который, как известно, с терпеливыми. Рассказывай, как твое колено?

– Спасибо, хорошо. – Самир замялся, не зная, как начать разговор, а потом решил, что терять ему нечего, и выпалил. – Если я вдруг захочу сделаться мусульманином, вы сможете стать… ну, этим стать… свидетелем для меня?

Старик усмехнулся, огладил седую бороду.

– Чудно. Принадлежат Аллаху и Восток, и Запад, – сказал он. – Нет, я откажусь.

Самир ощутил, что ему не хватает воздуха, грудь сдавило:

– Но почему? – ухитрился произнести он, и сам разозлился, поняв, что голос дрожит от обиды.

– О таких вещах не говорят на ходу, – старик покачал головой. – Подожди меня. Присядь вон там.

Крохотный дворик окружала галерея, и в ее сени имелись лавочки, одну из них и занял Самир. Сторож ушел внутрь мечети, но быстро вернулся, уселся рядом, и некоторое время они сидели в сумраке, неподвижно и молча.

Слышно было, как в кустах жасмина за мечетью поет какая-то птица.

– Ты не готов, – сказал наконец старик. – Твое желание идет не от глубин сердца. Покинуть веру отцов и обратиться к другой, пусть даже истинной… уверен ли ты, что хочешь именно этого?

– Да! – выпалил Самир.

Если христиане только и годятся на то, чтобы жаловаться, молиться и унижаться, позволяя всем вокруг бить себя и убивать, то он… он больше не хочет быть одним из них!

– Вот об этом я и говорю, да поможет тебе Аллах вразумлением. – Сторож вздохнул. – Для начала тебе нужно прочитать одно из сира, жизнеописаний Посланника Аллаха, да ниспошлет ему Аллах благословение и мир… Например, труд почтенного Ибн Хишама…

Самир нахмурился – и тут скучные, унылые книги, как и у отца Григория!

– Почему вы называете себя «рабами Аллаха»? – поинтересовался он, вспоминая слова имама Старой мечети. – Это значит, что вы лишены свободы, что ее нет в исламе?

– Совсем нет, – старик огладил бороду. – Слова «раб» и «поклонение» происходят от одного корня [6] , и поэтому первое означает не отрицание свободы, а почитание. Принявший Закон почитает Господа своего, он привязан к нему истинным поклонением. «Рабом» в этом значении называется не тот, кто закрепощен и лишен свободы воли, а тот, кто способен осуществлять поклонение Аллаху, кто может это делать, умеет это делать и делает это по собственной воле.

6

В арабском языке.

Самир почесал правое ухо: мудрено, но вроде понятно.

– А поклонение не может быть по принуждению, оно должно совершаться по решению самого человека. – Сторож говорил серьезно, не растолковывал простые вещи глупому мальчишке, а объяснял сложные вещи другому взрослому, чуть менее сведущему в них. – И человек сам решает, совершать ему поклонение или нет. Понимаешь ли ты меня, о, любопытный?

Самир глянул на собеседника, пытаясь понять – насмехается ли тот над ним?

Но тот выглядел почти торжественным, и, как всегда в его компании, казалось, что они находятся в каком-то другом мире, не совсем реальном, далеком от обычного Машрика.

– Знаешь ли ты, когда придет момент тебе обратиться к подобному почитанию? – спросил сторож.

– Ну-у…

– Был ли ты когда-нибудь в смертельной опасности, в такой, чтобы люди не могли помочь тебе?

– Да, – Самир вспомнил одну из первых бомбежек, когда они еще не знали, как себя вести, и внезапный налет застал его на площади Независимости: вокруг поднимаются столбы дыма и огня, летят осколки металла и куски камня, а до ближайшего здания метров тридцать.

– Устремлялось ли в тот момент твое сердце к спасению?