Дети Аллаха
Шрифт:
Глава 5
Вой в небесах раздался, не успели они пройти и ста метров.
– Самолеты? – Ильяс вскинул голову. – Опять налет?
– Побежали! – и Самир припустил со всех ног, но тут же понял, что ничего не выйдет: левая коленка болела так, что на глаза наворачивались слезы, и колотьем отдавался в боку каждый шаг. – Погоди, стой… Вот тебе раз… Я не могу… вдоль стены…
Вой стал громче, от него заложило уши. Громыхнуло, и на севере, в стороне Черного квартала, к небесам поднялся столб пламени. Высветил нацеленные
За первым разрывом последовал второй, ближе, и Ильяс заскулил, точно щенок.
– Что делать?! Что?! – воскликнул он.
– Давай вдоль стены, – Самир ковылял так быстро, как только мог, но сил не было, голова трещала, хотелось лечь прямо тут, невзирая на бомбежку, прижаться лицом к земле, чтобы только не двигаться.
Но он помнил, что не один, должен найти убежище, и лучше в своем квартале… Тут не так далеко, метров двести, если по прямой, но так не пройдешь, нужно дать крюка…
Словно гром ударил прямо за спиной, Самир на мгновение ослеп, его бросило в сторону. Успел выставить руки, ободрал ладонь о шершавую стену из камня, услышал крик Ильяса.
Не понял, как оказался на ногах, но в следующий момент они снова бежали через тьму, пронизанную воем бомб и самолетов, криками, грохотом разрывов, гулом и треском падающих зданий. Новая вспышка, далеко, но Самир увидел, что они совсем рядом с мечетью шейха Мансура, что дверь ее открыта, на пороге стоит невысокий старик и машет рукой.
– Туда… – прохрипел Самир, хватая Ильяса за плечо.
Стены мечети толстые, сама она маленькая, неприметная, бомбить ее специально никто не станет.
– Сюда! Сюда! – воскликнул старик, отступая в сторону.
Самир ввалился внутрь и тут же наполовину сел, наполовину упал, коленка отказалась ему служить. Ильяс прижался к стене, глаза выпучены, рот приоткрыт, подбородок трясется, ходит вверх-вниз.
Зашуршал полог, каким закрывают дверь мечети во время зимних холодов – несколько слоев плотной кожи, осколок не пробьет. Гул разрывов и свист бомб утихли.
– Вы в безопасности, – сказал старик, улыбаясь. – Вверьте себя защите Аллаха.
– Но мы… мы… – Самир трясущейся рукой вытянул из-за ворота крест на шнурке: он не станет лгать, пусть даже от этого зависит жизнь, и его собственная, и брата.
– Разве Аллах велит гнать того, кто в опасности? Помогайте друг другу в делах праведных и благочестивых… А что может быть праведнее, чем спасение жизни другого? – Старик покачал головой. – Сидите здесь, я сейчас приду.
И он ушел, бесшумно растворился во мраке.
Самир осмотрелся, разглядел лишь очертания стен и потолка, темное пятно михраба, указывающего направление на Мекку, да ковер на полу. Ощупал больную коленку, попробовал согнуть ее, и понял, что даже если захочет, то прямо сейчас из мечети не уйдет.
Во тьме вспыхнул огонек, маленький, колеблющийся. Приблизился, и стало ясно, что это древняя керосиновая лампа в руке старика.
– Во имя Аллаха, Милостивого,
Милосердного, – произнес он, ставя лампу на пол. – Займемся вашими ранами.Борода его казалась серебряной; смуглая, иссеченная морщинами кожа – черной; глубоко посаженные глаза смотрели живо. В другой руке он держал миску с водой, в ней плавала губка, и от миски исходил резкий травяной запах.
– Мир вам. Спасибо, что приютили, – сказал Самир. – Простите, но вы кто?
– Сторож, – ответил старик. – Так, давай сначала ты, младший… Не бойся меня… Немного пожжет, но воистину Аллах с терпеливыми…
Он провел губкой по лицу Ильяса, и тот сморщился, но не издал ни звука.
– Если вы думаете, что Пророк Мухаммад, да ниспошлет ему Аллах благословение и мир, был врагом христиан, то вы ошибаетесь, – проговорил старик, осматривая голову Ильяса. – Мать же Исы упомянута в Писании не один раз: Вспомни также ту, которая соблюла целомудрие лона своего, произведя дитя на свет. Вдохнули Мы в нее от Духа Нашего, и она, и сын ее стали знамением по воле Нашей для обитателей миров… И еще… Целая сура «Марйам»… Так, а ну-ка не вертись!
Самир заморгал.
Такого просто не могло быть! Чтобы в священной книге мусульман упоминалась Пресвятая Дева! Это обман!
– Но как же так? – не выдержал, спросил. – Почему тогда всё… ну, так, как есть?
Ильяс пискнул, когда губка, смоченная в отваре трав, коснулась ободранного локтя. Снаружи грохнуло, пол затрясся, колыхнулся полог на двери, но в следующий момент бушующая там какофония отдалилась, словно уменьшили громкость на колоссальном телевизоре.
– Вы думаете, что ислам – это ненависть к иноверцам, жестокость и фанатизм, – старик вздохнул. – Увы, многие, кто именуют себя правоверными, тоже полагают так. Воистину дерево аз-Заккум – еда для грешника, забурлит оно в животах их, словно металл жидкий, будто кипяток жгучий.
– А что же тогда такое ислам? – спросил Самир.
– Ислам – это вверение себя Аллаху, единственному, кому нет причины. Мусульманин – тот, кто полностью, целиком вверил себя Аллаху.
Говорил сторож чисто и гладко, как по писаному, словно тот же отец Григорий, и это выглядело странным: слишком мудрено для простого человека, и в то же время трудно представить, что спрятал их от бомб ученый богослов.
Самир нахмурился, рука его потянулась к мочке уха, он дернул за нее раз, другой. Ильяс, с ранами которого было покончено, с облегчением вздохнул и, откинувшись, прислонился к стене.
– Но мы же тоже предаем себя Господу, – сказал Самир.
– Только ли ему? – Старик обмакнул губку в плошку, подкрутил фитиль лампы. – Давай, показывай руки. Вы делите Всевышнего на три части, равняете с ним Марйам. Господь же миров един, и не имеет ни состава, ни частей, ни качеств, ибо всякая составная сущность является зависимой и нуждающейся, а множественность невозможна без различения частей, а различение ведет к утрате совершенства, а то, что не имеет совершенства, по сути своей зависимо…