Дети Ананси

Паук осмотрел его с гордостью: в таких обстоятельствах любой гордился бы своим творением, как счастливый мальчишка, принесший домой из школы вылепленную фигурку.

А вот со словом придется помучиться. Изготовить паука или что-то, похожее на него, из крови, слюны и песка нетрудно. Боги, даже мелкие боги проказ вроде Паука, такое умеют. Но последний этап Творения окажется самым тяжелым. Чтобы дать чему-то жизнь, нужно слово. Нужно назвать свое творение.

Он открыл рот.

— Фрфруррруррр, — произнес он безъязыко.

Ничего не случилось.

Он постарался снова.

— Ффррурруррр!

Ком у него на ладони так и остался мертвой глиной.

Паук упал лицом в пыль. Он так измучен. От малейшего движения вскрывались раны на лице и груди. Из них сочилась кровь, они саднили и — что еще хуже — чесались. «Думай! — велел он самому себе. — Должен же быть какой-то способ…»

Как говорить без языка?..

На губах у него еще сохранился слой глины. Он втянул его в себя, попытался, как смог, смочить, не облизывая.

Потом сделал глубокий вдох и выпустил воздух через сложенные в трубочку губы, произнося с такой уверенностью, что даже вселенная не осмелилась бы ему противоречить. Он давал имя существу у себя в руке и одновременно произносил свое собственное, которое, насколько он знал, было лучшей магией из всех:

— Фшпаффуууфкфф.

И вдруг у него на ладони, там, где лежал кровавый комок, оказался жирный паук цвета красной глины с семью длинными хилыми ногами.

«Помоги мне, — подумал Паук. — Приведи помощь».

Паучок только смотрел на него поблескивающими на солнце глазками. Потом скатился с его ладони на землю и на неверных ногах, ковыляя и подпрыгивая, двинулся в траву. Паук следил за ним, пока он не скрылся из виду, потом опустил лицо в пыль и закрыл глаза.

Тут ветер переменился и принес аммиачный запах самца большой кошки. Хищник пометил свою территорию…

Паук услышал победное карканье птиц в вышине…

У Толстого Чарли урчало в животе. Будь у него лишние деньги, он пошел бы обедать в другое место, лишь бы убраться подальше из отеля, но учитывая, что теперь он практически на мели, а обеды включены в стоимость номера, то, как только большая стрелка часов подползла к семи, он спустился в ресторан.

У метрдотеля была роскошная улыбка. И эта метрдотель сообщила, что ресторан откроется через несколько минут: нужно дать оркестру время настроить инструменты. Потом она внимательно всмотрелась ему в лицо — Толстый Чарли уже научился узнавать этот взгляд.

— Вы?.. — начала она.

— Да, — ответил Толстый Чарли. — Он даже у меня с собой. — Он вынул из кармана и показал ей зеленый лимон.

— Очень симпатично, — отозвалась она. — У вас несомненно лимон. Но я собиралась спросить, хотите ли вы меню a la carte или предпочли бы фуршет?

— Фуршет, — сказал Толстый Чарли. Фуршет ведь бесплатный.

Он стоял в фойе перед рестораном, держа в руке зеленый лимон.

— Подождите минутку, — сказала метрдотель.

Из коридора позади Толстого Чарли вышла невысокая худенькая девушка и, улыбнувшись метрдотелю, спросила:

— Ресторан уже открыт? Умираю с голоду.

Тут раздались финальные «ур-ух-рур» бас-гитары и «блим» электрического пианино. Опустив инструменты, музыканты помахали из-за стеклянной двери метрдотелю.

— Открыт, — сказала она. — Входите.

Худенькая женщина воззрилась на Толстого Чарли с настороженным удивлением.

— Здравствуй, Толстый Чарли, — сказала она. — Зачем тебе лимон?

— Долгая история.

— У нас весь обед впереди, — откликнулась Дейзи. — Может, расскажешь?

Рози спрашивала себя, бывает ли безумие заразным. В кромешной тьме под домом на скалах она почувствовала, как мимо нее прошло что-то мохнатое. Что-то гибкое. Что-то огромное. И это что-то негромко зарычало, кружа вокруг нее и мамы.

— Ты слышала? — спросила она.

— Конечно, слышала, дурочка, — ответила мама. — Апельсинового сока не осталось?

Нащупав пакет с соком, Рози протянула его маме. Раздались хлюпающие и глотающие звуки, потом мама произнесла:

— Зверь скорее всего нас не тронет. А вот его он точно убьет.

— Ты про Грэхема Хорикса? Да, скорее всего убьет.

— Он дурной человек. Что-то оседлало его как лошадь, но из него выйдет дурная лошадь, и человек он дурной.

Потянувшись, Рози взяла костлявую мамину руку в свою, но промолчала. Говорить-то было нечего.

— Знаешь, — сказала мама, помолчав, — я очень тобой горжусь. Ты была хорошей дочерью.

— О! — Мысль о том, что она маму не разочаровывала на каждом шагу, была совершенно новой, и Рози не знала как к ней относиться.

— Может, тебе стоило выйти замуж за Толстого Чарли, — продолжала мама. — Тогда мы бы тут не отказались.

— Нет, — возразила Рози. — Мне ни за что не стоило выходить за Толстого Чарли. Я его не люблю. Тут ты была совершенно права.

Где-то наверху хлопнула дверь.

— Он ушел, — сказала Рози. — Скорей. Пока его нет, давай рыть туннель.

Сначала она зашлась смехом, потом расплакалась.

Толстый Чарли силился понять, откуда на Сан Андреасе взялась Дейзи. А Дейзи прилагала такие же усилия, чтобы понять, как здесь очутился Толстый Чарли. И обоим не слишком удавалось. На небольшой сцене в конце зала певица в красном облегающем платье пела «Мне от тебя никуда не деться» (и делала это слишком хорошо для пятничной программы в заштатном ресторанчике).

— Значит, ты ищешь старушку, которая жила по соседству, когда ты был маленьким мальчиком, потому что она, вероятно, поможет отыскать твоего брата?

— Мне дали перо. Если оно еще у нее, вдруг мне удастся обменять его на брата? Попытка не пытка.

Дейзи задумчиво моргнула и поковыряла салат — слова Толстого Чарли ее явно не убедили.

— Ну а ты приехала на Сан Андреас в уверенности, что именно сюда сбежал Грэхем Хорикс после того, как убил Мэв Ливингстон. Но ты же здесь не как полицейская. Ты просто прилетела на свой страх и риск, в расчете на то, что он здесь. Но даже если ты его найдешь, ты ведь все равно ничего не сможешь сделать.