Дети апокалипсиса

– Гун?

Я оглянулась, все еще поглощенная раздумьями. В дверях, переминаясь, стоял Мияко.

– Что?

– Ты как?

– В порядке.

Он кивнул и осмотрелся.

– Выбрала позицию?

– Звучит двусмысленно.

Он непонимающе глянул на меня, но потом расхохотался. Я тоже улыбнулась в ответ.

– Снайперскую.

– Да, отсюда неплохой обзор. Хочешь взглянуть?

– Да нет, нет, конечно. Тебе лучше знать, что тут и как. Значит ты в порядке?

– И не сомневайся.

Он снова кивнул.

– Хочешь, я побуду с тобой?

– Нет, Мияко. Я хочу побыть одна.

– Хорошо. Я просто хотел сказать…мы…все мы…не считаем так, как Лин. Ты столько раз спасала нам жизнь…

– Вы мои друзья. Моя команда. Я не могла иначе.

– Да…да…но все равно…мы редко говорили «спасибо». Принимали, как должное.

Я грустно усмехнулась.

«Спасая вас, я убивала других. И цепь эта разомкнется только с моей смертью»

– Это война, Мияко. Так должно быть.

– Да. Ты права. Это война…

Мы помолчали и он ушел. А я вернулась на позицию и долго не могла прогнать с лица улыбку.

Лин и Алан вернулись довольно быстро. Они шли не спеша, о чем-то разговаривая, а я наблюдала за ними через окуляр прицела. Их фигуры, поначалу размытые, стали четче, как только они вошли в зону обстрела. Лин, по привычке, махнул рукой. Это означало, что я могу сниматься с позиции.

Я оставила винтовку на окне, а сама спустилась к команде. Мы вчетвером вышли на крыльцо, полные надежд и вопросов. Но когда Алан и Лин подошли к нам, первым, что мы услышали, было...

– Гун, я заметил тебя с двухсот метров. Прицел выдал отблеском…

– О, чудесно! – я оборвала Лина, громко выдохнув. – Это все, что ты можешь нам рассказать? Как Гун неправильно разместилась на позиции?

Он пожал плечами.

– Что было, Лин? Вы встретились с местными?

В разговор встрял Мияко.

– Встретились. Алан расскажет лучше, он больше в этом понимает.

Лин отошел в сторону, приглашая друга занять его место.

– Алан?

Все наше внимание теперь было приковано только к нему. Он немного помолчал, подбирая слова, и начал говорить:

– Их здесь около двухсот человек. Так сказал староста, с которым нам довелось пообщаться. У них тут что-то вроде общины. Коммуны или…секты. Они проповедуют христианство отличное от нашего. Они грешны.

– Секта?
– Чжин осмотрелся по сторонам.

– Алан немного преувеличивает, - подал голос Лин. – Вряд ли они опасны. Просто они очень…суеверны. Нам здесь не прижиться.

– Вот так хрень!
– Мияко оглядел всех нас. – Мы шли сюда три года, чтобы услышать эти слова? Нам тут не прижиться?

– Они согласились дать нам приют на несколько дней, и снабдить всем необходимым для дальнейшего путешествия…

– Куда? – хохотнул Мияко. – Куда нам идти дальше, Лин? За этими лесами ничего нет! Только вечный холод.

– Таг? Что скажешь? Ты ведь бывал здесь. Есть у нас какие-то варианты?

– Идти дальше, нет смысла, Лин. Впереди только бескрайняя тайга, которую скоро завалит снегом.

– Мы что, правда, рассматриваем этот вариант? Прятаться в тайге, как звери? Это без меня, уж простите.

– Никто не собирается прятаться, Мияко. Все мы воины.

– Тогда нужно просто остаться здесь, и пристрелить того, кто скажет хоть слово против!

– Воины, - Лин снял перчатку, оголяя черную татуировку, щупальцами охватившую кисть правой руки. Я знала, он сделал ее потому, что такую носили все в его семье. И отец. И дед. И прадед. Знак чести. Принадлежность к военной элите несуществующей уже Японии. – Но не убийцы. Не грабители, и не мародеры. Эти люди согласились нам помочь. И мы будем им благодарны.

– Они сказали, что мы несем зло, Лин. Что мы должны уйти. От этих слов разит смертью, - Алан посмотрел на меня черствым взглядом. Но я не отвела глаз. – Гун, сестра, что ты думаешь обо всем этом?

– Я думаю, нам нужно остаться.

У меня не было обоснований. Просто я впервые решила пойти против Лина.

Эмоции губят нас на войне. Но без них нам не за что бороться.

– Чудесно. Значит, через несколько дней мы с вами расстанемся. Я не собираюсь быть частью отряда мародеров.

– Послушай, Лин, ты не прав, - Таг выступил вперед, на ступени крыльца. – То, что ты считаешь по-другому, не повод всех нас оскорблять. Мы шли с тобой до самого конца. Тебе не в чем нас упрекнуть.

– Боюсь, что если вы останетесь здесь, - он впервые за долгие годы посмотрел на меня. А я, испугавшись, опустила взгляд. – Вы не отмоетесь от этой крови.

– Мы не собираемся устраивать тут войну…

Удивленно развел руками Чжин.

– Война уже идет. Она началась еще до нашего рождения. Но сюда, в этот мирный край, принесли ее мы. И если задержимся здесь, то заразим ею остальных. Крови не избежать. Я это знаю.

Наверное, каждый из нас знал, что Лин был прав. Только одного знания было мало, чтобы подчиниться и пойти с ним в заснеженную неизвестность. У всех у нас были причины отстаивать свою, однобокую правду. Нам не был важен этот город так, как нужна была уверенность в себе. Глупо, но мы все пошли против Лина. И я, со своей детской злостью, и Алан с вечными вопросами веры. И Чжин, и Мияко и Таг. Все мы…мы его предали.

Я смотрела в пол, и ждала, когда же Лин скажет, что принимает сторону большинства. Я была уверенна – он не сможет уйти. Как когда-то давно, со слезами на глазах, я отказывалась верить в то, что умерла мама. Но Лин только усмехнулся.

– Тогда через несколько дней наши пути разойдутся.

Он сказал это так, что на миг у меня перехватило дыхание и захотелось кричать. Признаваться ему снова и снова, что все мои слова, сказанные минуты назад – это детская ложь, вызванная безответной любовью. Что я пойду за ним в эту чертову глушь, в эти снега и горы, и буду идти, пока не остановится сердце.

Вот только отступать было поздно. И он подвел под нашим договором черту.

– Решено. А теперь собирайтесь, пойдем в жилые районы города. Староста обещал накормить нас вкусным обедом. А мы обещали рассказать ему о том, что творится в мире.