Дети Армагеддона

Воробышек сделала глубокий вдох и прицелилась в затылок твари, обеими руками сжимая рукоять. Указательный палец прилип к спусковому крючку. Многоножка заметила приближение девочки и обернулась к ней, просветы на ее панцире, через которые надеялась атаковать Воробышек, сомкнулись как лезвия ножниц. Ужасные челюсти распахнулись, а усики вытянулись наподобие щупальцев. Воробышек в отчаянье приставила ствол к ее голове, пытаясь поразить глаза твари, но усики отвели удар в сторону. Однако даже при этом выстрелы прода произвели значительный эффект — огромное тело насекомого содрогнулось от электрического разряда. Воробышек выстрелила еще раз и еще раз, но так и не смогла попасть в щели между пластинами. В конце концов одна из длинных ног твари отшвырнула ее в сторону. Лицо и руки девочки окрасились кровью от порезов.

Мгновение спустя тварь подскочила к ней, и Воробышек мысленно простилась с жизнью.

Внезапно рядом оказалась Чейни, все-таки вставшая на ноги и атаковавшая многоножку с другой стороны стремительным наскоком на уязвимые ноги, рвя и кусая их в приступе бешенства. Многоножка не ожидала нападения, она повернула голову, разевая пасть и собираясь добить старого противника. При этом пластины со стороны Воробышка разошлись в стороны. Теперь девочка не упустила представившейся возможности. Она вскочила на ноги, быстро впихнула прод как можно глубже в открывшуюся на затылке твари щель и нажала на спусковой крючок, выпуская полный заряд.

Многоножка судорожно дернулась словно ее шлепнули гигантской ладонью, и Воробышек увидела между пластинами вспышки от электрических разрядов. На нее пахнуло отвратительным запахом горелого мяса. Чейни вновь лежала на полу, спиной к стене, силы ее иссякли. Но многоножке было уже не до Чейни. Она потеряла интерес ко всему, кроме желания избавиться от прода, который застрял у нее между пластинами.

Воробышек не стала ждать. Пока тварь билась на полу, пытаясь извлечь прод, она метнулась к запасному проду, который лежал у стены рядом с Совой, активировала его и выстрелила снова. На этот раз это было даже более опасно, поскольку тело многоножки тряслось и размашисто дергалось — нервная система твари вышла из-под контроля. Один неверный шаг, и Воробышка пронзят шипы. Но теперь девочка не собиралась отступать. Она не замечала ударов, наносимых ей длинными ногами твари, не ощущала крови, застилавшей ей глаза, и боли, терзавшей ее тело. Воробышек нашла промежуток между пластинами в утыканном шипами теле и вновь всадила туда прод. Многоножка немедленно отреагировала, забившись в агонии. Ударилась о стену, какое-то время дергалась в конвульсиях, а потом затихла.

Воробышек стояла посередине комнаты, в ушах звенело, ноздри забивал запах смерти. Стены и пол заливала кровь. Девочка сжала губы, борясь со слезами, норовившими выкатиться из ее глаз. Она не заплачет.

«Я сделала это, мама!»

Воробышек бросилась к Чейни, встала на колени, с яростью разглядывая раны, покрывавшие тело собаки. Потом Воробышек осознала, что к ней на кресле подъехала Сова вместе с тесно прижавшимся в женщине малышом. Девочка поместила большую голову собаки себе на колени, гладила руками косматый мех и вновь и вновь звала ее.

— Чейни, Чейни, пожалуйста, не умирай! — просила она.

Вот такую картину застали Ястреб и остальные, когда несколько минут спустя ворвались в помещение.

Немедленно стало ясно, что одними мольбами жизнь Чейни не спасти. Многоножка сильно покусала собаку, и ее организм пропитался ядом. Сова делала все возможное, промывая и прочищая раны, вводя антитоксины, замедляющие или прекращающие распространение болезни. Но даже при этом состояние собаки постепенно ухудшалось. Раны были слишком многочисленны, а яд проник глубоко. Жизнь Чейни висела на волоске и постепенно угасала.

Ястреб сидел с ней в темноте подземелья и держал ее голову, чтобы собака чувствовала его близость. Чейни находилась в сознании, но никак не реагировала на окружающее. Ее взгляд был стеклянным и мутным, дыхание частым и хриплым, а силы почти полностью иссякли. Она едва признала Ястреба. Ястреб ничего не мог сделать для четвероногого друга, но отказывался оставлять его даже на минуту. «Это моя вина, — укорял он себя. — Я был слишком беззаботен. Я пропустил мимо ушей все знаки, предупреждавшие о надвигающейся опасности. Я оставил плохо защищенным свой дом. Я много раз ошибся, и за мои ошибки расплатилась Чейни».

Наступила полночь, в подземелье царила тишина, и остальные Призраки спали. Они разрезали многоножку, перетащили ее части в спальню Совы, где был пробит потолок, и заперли там. Завтра им придется искать новое жилье — но сегодня ночью уже поздно что-либо предпринимать, да и вымотались все до предела. Большинство ребят оставались с Чейни до тех пор, пока Ястреб не велел им отправляться спать. Воробышек сидела с ней, пока не свалилась. Как она смогла защитить Сову и Белку от такого чудовища — вот что Ястреб никак не мог понять. Он знал, что Воробышек — стойкая девочка с сердцем воина, что она ничего не боится, — но не мог взять в толк, как она пережила это сражение. Даже с помощью Чейни. Нет, это было невероятно.

Ястреб оглядел темную комнату, думая, что после сегодняшнего события ничто не кажется невозможным. Мир, который он выстроил, семья, которую он собрал, жизнь, которую он выдумал, — все распалось на куски. Ястреб не знал, была ли многоножка воплощением видения Свечи, или на горизонте объявится нечто худшее, но понимал, что время их существования в подземелье быстро приближается к концу. В этом городе он больше не чувствовал себя в безопасности. Если из-под земли появляются существа, подобные многоножке, пришло время сматывать отсюда.

Нет никакой гарантии, что где-то там, в другом месте, не будет еще хуже. На самом деле, вероятно, и будет. Пока Ястреб не найдет безопасного прибежища, которое являлось ему в видениях. Пока он не превратит сказку про одного мальчика и его друзей в реальность. Чейни. Чейни.

Ястреб погладил рукой большую голову собаки, посмотрел на ее тяжело вздымающиеся и опадающие бока. Он так сильно желал помочь ей, сделать что-нибудь — хоть что-то, — чтобы ей стало лучше. Но он не знал — что Ястреб понимал, если Сова ничего не может сделать, то его шансы и вовсе ничтожны. Медицинских навыков у него нет, как нет и опыта соприкосновения с ядами. Но факты не смиряли его желаний и не избавляли от холода и пустоты, поселившихся в душе.

Ястреб думал о Тигре, Персидке и остальных Кошках — все они умерли из-за той твари в соседней комнате. Должно быть, она застигла их спящими. И взяла над ними верх, прежде чем они поняли, что происходит. Возможно, они поддались панике. В любом случае, им не повезло — и даже «Флечетт» Тигра не сумел их защитить. Может быть, и Чейни не сумела бы их спасти.

Он дотронулся пальцами до собачьей морды. Сухая и горячая, Чейни даже не зажмурилась, неподвижно глядя прямо перед собой. Чейни — просто собака, но Ястреб знал, что во многих отношениях она являлась его настоящим и лучшим другом. Чейни всегда рисковала жизнью для него, и для всех остальных тоже. Она не должна умереть. Он думал, что никто не сможет ранить Чейни. Казалось, что большая собака слишком свирепа и опытна в схватках. Глупая мысль, достойная полного идиота. Он должен был знать. Он должен был понимать, что Чейни не менее уязвима, чем они все, даже если она такая большая и сильная.

«Не умирай. Пожалуйста, не умирай!»

Ястреб страстно желал, чтобы этого не случилось. Он молил об этом так усердно, что его разум зациклился на этой мысли и полностью нацелился на ее осуществление.

И случилось нечто странное.

Ястребу вдруг стало жарко: тепло проходило сквозь него, как будто он повернул некий выключатель. Он чувствовал, как жар наполняет его тело и конечности. Столь странное и неожиданное ощущение должно было бы испугать его — но дало противоположный эффект. Ястреба охватила уверенность. Он лег, прижавшись к Чейни, и теперь теплота протекала через них обоих. Это происходило медленно, по нарастающей, так что Ястреб мог чувствовать накопление тепла и потом его выход в виде крошечных всплесков. Так продолжалось долго, и он подумал, что это, должно быть, реакция на горе, которое он испытывает.