Дети богини Кали

– А для тебя это мелочи? – спросил он, настороженно прищурившись, – Так, ничего серьёзного?

– Я не это хотела сказать… Я имела ввиду… – затараторила Онки, почувствовав его натянутую интонацию и осознав, что попала впросак.

– Но именно это ты и сказала.

– И что, ты опять обиделся? – осведомилась она с усталой досадой.

– Нет. Я сделал выводы.

– О, Криста, дочь господня! – воскликнула она шутливо и вместе с тем печально, – с тобой просто невозможно! Что ни скажешь, всё не так! Как на бочке с динамитом – ни закурить, ни пукнуть!

– Браниться в присутствии юноши неучтиво, – непреклонно заметил Саймон, демонстративно отвернув своё прелестное личико.

В таком же примерно стиле проходили и все остальные свидания Онки и Саймона; каждому из них удавалось держать другого в напряжении; иногда они от этого уставали и, поссорившись по какому-нибудь совершенно пустому поводу, не виделись в течении нескольких дней, но потом их снова начинало тянуть друг к другу, какое-то время они сопротивлялись неведомой силе, стремящейся столкнуть их точно шары на бильярдном столе, но в итоге сдавались почти одновременно и снова возобновляли свои свидания-дуэли.

Риторический вопрос "Ну как, ты всё ещё не уверен?" Онки задавала Саймону теперь почти при каждом прощании у подъезда общежития мальчиков, и он, превратившись в повседневную присказку, в хохму, постепенно утратил свою остроту и таинственный нежный смысл.

Саймон это почувствовал и в какой-то вечер не преминул укоризненно заметить Онки:

– Ты как будто бы уже и не хочешь поцеловать меня…

– Хочу, только ты всё равно не позволишь, – резонно пояснила она, – так что же мне теперь ходить, натянув носок на голову, и выть?

– Да, – ответил Саймон с комичной строгостью.

– Ну, на это я не готова даже ради тебя, – отмахнулась Онки со смехом.

Юноша на секунду задумался, дразнящая усмешка заиграла на его тонких, удивительно красиво вырезанных губках – можно было с уверенностью сказать, что он задумал очередную пакость:

– А на что ты готова, чтобы завоевать мой поцелуй?

– Ты начинаешь торговаться? – спросила Онки с хитрым прищуром, – Это меня уже обнадеживает.

– Напрасно, – заявил Саймон. Он достал карманное зеркальце и, принявшись с нарочитой тщательностью поправлять свою длинную чёлку, задумчиво добавил, – вдруг я скажу, что поцелую тебя только если ты станешь Президентом…

– Тогда я стану им, чёрт возьми, – выдала Онки сумрачно, с каким-то крепким зловещим нажимом.

Саймон почувствовал, что слегка заигрался, и желая смягчить возникшее напряжение, приблизился к ней на шаг и едва ощутимо коснулся её руки.

Онки вздрогнула и зачем-то отдёрнула свою руку, будто от тока, а потом, внезапно опомнившись, схватила Саймона за оба запястья и порывисто привлекла к себе – их лица так рискованно сблизились, что поцелуй, казалось, был неминуем, каждый ощущал кожей тёплое дыхание другого – это длилось несколько долгих мгновений – но потом Саймон резко отвернул голову, чтобы не дать ей поймать губы, если она попытается, но Онки не попыталась, она выпустила его руки и отступила назад…

– Я еще не Президент, – констатировала она желчно.

Оба они потом в течение длительного времени вспоминали этот эпизод, каждый на свой лад; Онки показался оскорбительным его подчёркнутый протест, в конце концов, если уж он сам её спровоцировал… Саймона же задело её неожиданное охлаждение в последний момент – решила, так иди до конца – ему было досадно, что она сдалась, как говорится, без боя и не попробовала преодолеть его очевидно показное сопротивление… Но никто из них не озвучил другому своих выводов, непонимание между ними так и не рассеялось – их и без того непростые взаимоотношения ещё более усложнились…

С тех пор они никак не возвращались к вопросу поцелуев, просто избегали этой темы, она стала запретной, и даже шуточки из серии «уверен – не уверен» перестали быть обязательным атрибутом их вечерних прощаний.

Онки должна была отработать наставницей один полный год, но не обязательно непрерывно, по желанию можно было поделить этот год на части – пробыв в Норде три месяца, девушка попросила разрешения уехать – ей написали подруги из «ЦветкаДружбы», им срочно понадобилась помощь.

О своём отъезде Онки сообщила Саймону не без тайного торжества; ей нравилось периодически напоминать ему о том, что он – не самое главное в её жизни.

Прощаясь с Онки возле ворот, за которыми её ждало такси, Саймон втайне надеялся на какое-либо прояснение их отношений, или хотя бы на воскрешение темы поцелуев – скорое расставание обычно подталкивает людей к таким вещам. Но Онки вела себя совершенно так же как обычно, легкомысленно шутила, смеялась, и он не знал – искренна она или притворяется – именно это заставляло сжиматься его сердечко по тонкой летней рубашкой с ручной вышивкой-мережкой на воротничке и манжетах…

Когда Онки уже входила в будку пропускного пункта и оглянулась в последний раз, Саймон не отвел своих огромных влекущих глаз, он подарил ей на прощание долгий отчаянно-нежный взгляд, впервые, наверное, не побоявшись выдать себя…

Онки думала уже о «ЦветкеДружбы», о девочках, о Малколме, недавно ступившем на тропу борьбы за правое дело… И в первый момент она почти ничего не почувствовала, поймав этот взгляд. Такой долгожданный, выстраданный ею взгляд. Свидетельство её полной и окончательной победы…

Лавинная обжигающая радость, словно большой ушат ледяной воды после парной, накрыла её несколько мгновений спустя, после того, как захлопнулась дверца автомобиля…

«Ну и леший с ним, даже если он никогда не позволит мне себя поцеловать, я буду знать, это только из одного упрямства, а на самом деле он был бы на седьмом небе, если бы я не спасовала тогда и всё-таки поцеловала его, просто так, без всякого разрешения…»

Машина неслась сквозь залитые солнцем поля; Онки, томно развалившись на заднем сидении, умиротворенно улыбалась сама себе.