Дети большого дома

По пятам лейтенанта Сархошева следовал Бено Шароян. Он смущенно и испуганно оглядывался.

— Вы что здесь делаете? — не здороваясь, резко спросил Сархошев.

Голос у него был хриплый.

— Да ничего, просто вышли… — неопределенно отозвался Митя.

— Как там у вас в городе?

— Вчера объявили эвакуацию, — начал рассказывать мальчик. — Многие уехали. В городе жителей осталось очень мало. Ночью отступила и армия. А вы откуда идете, дядя? Отстали от полка или пришли на разведку?

Лейтенант не ответил на вопросы Мити.

— Мама дома? — быстро спросил он.

— Она вчера уехала.

Лейтенант нахмурился, заговорил с Шарояном на непонятном языке.

Коля и Митя с удивлением переглянулись. «Наверно, остались для разведки», — решил Митя.

Переговорив с бойцом, лейтенант объяснил:

— Мы с ним от части отстали. — И затем добавил: — Пойдем, что ли, в город, посмотрим, как там.

Военные зашагали к городу, мальчики поплелись за ними. Ускорив шаги, Митя догнал лейтенанта и спросил:

— Дядя Сархошев, а где Тигран Иванович? Ну, батальонный комиссар, товарищ Аршакян, который у нас жил.

Не оборачиваясь к Мите и продолжая быстро идти, лейтенант бросил:

— Он тоже эвакуировался… удрал с твоей мамочкой!

При этих словах Бено Шароян с бесстыдной улыбкой оглянулся на Митю. Задетый не столько словами, сколько тоном Сархошева и наглой улыбкой бойца, Митя замолчал. Он собирался предупредить лейтенанта, рассказать ему, что в городе есть предатели. Но после этих слов решил ничего не говорить. Они с Колей замедлили шаги и постепенно отстали от военных. Те ни разу не оглянулись, не окликнули мальчиков.

Митя с Колей зорко следили за военными, не упуская ни малейшего их движения. Интересно все-таки — куда они так спешат? Мальчики проследили за лейтенантом и его спутником до тех пор, пока те не остановились перед домом Ксении Глушко и не постучали в ворота.

— К «генеральской снохе» причалили! — пренебрежительно заметил Коля.

Митя молча смотрел, не говоря ни слова.

Сархошев продолжал колотить в ворота Глушко.

Мальчики подошли ближе. Из полуоткрытых ворот соседнего дома выглядывали две женщины.

Ворота распахнулись, и Фрося Глушко, радостно-взвизгнув, кинулась на шею лейтенанту. Через минуту они втроем зашли во двор, и ворота захлопнулись.

Женщины, выглядывавшие из соседних ворот, вышли на улицу, и мальчики слышали, как одна сказала другой:

— Недобрый знак!

Постояв немного, Митя и Коля ушли. Двери и окна домов были еще закрыты. На улицах виднелись одиночные прохожие. Митя и Коля вновь повернули к Северному Донцу.

Часа через два они увидели приближавшихся к Вовче гитлеровцев.

Изредка слышались одиночные выстрелы или автоматная очередь, да еще скрежет колес по гравию.

Митя и Коля стояли в конце последней улицы, выходившей прямо в поле.

— Смотри, Митя, подходят… — шепнул Коля.

Гитлеровские солдаты — около взвода — с автоматами на животе шагали широко развернутым строем. За ними двигались пароконные повозки.

Фашисты появлялись в Вовче не впервые. Но тогда, осенью, в городе не почувствовали так сильно ни отхода наших, ни прихода гитлеровцев. Пять-шесть дней в Вовче и войск-то никаких не было. А потом как-то на рассвете в предместье города расквартировался вражеский батальон. Жители Вовчи так и не видели фашистской армии: толпа мародеров тогда сама ждала с минуты на минуту, что ей придется спешно убираться. Мальчики с болью чувствовали, что на этот раз дело обстоит не так.

Коля Чегренов дрожал от возбуждения.

— Один бы пулемет сюда и…

— Ладно, помолчи! — остановил его Митя, дернув за рукав.

Гитлеровцы приближались.

— Давай вернемся, — предложил Митя.

— Боишься, да? — насмешливо спросил Коля.

— Не задавайся! Подумаешь, герой какой…

Вероятно, заметив их, солдаты замедлили шаг. Точно десятки шмелей вдруг зажужжали вокруг мальчиков.

Митя и Коля кинулись бежать к центру города. Свернув с улицы в один из дворов, они стали садами пробираться параллельно главной улице.

— Погоди! Чего ты бежишь? — остановил Колю Митя. — Переждем здесь.

— Давай. Ты, может быть, думаешь, что я боюсь?

— А что, не боишься?

— Это ты сам боишься! — обиделся Коля. — Вот и по лицу видно, что боишься.

— А ну, помолчи! — распорядился Митя, прислушиваясь.

Гитлеровцы вошли в город. Они простреливали улицы вдоль и поперек, останавливались, оглядывались и вновь шли дальше. Со звоном сыпались на улицу разбитые оконные стекла. Следы пуль красными точками оставались на кирпичных стенах домов. Гитлеровцы двигались группами по пять-шесть человек, ритмически отбивая шаг. На дороге отпечатывались следы их ботинок с ямками от гвоздей.

Прячась за стволами деревьев, смотрели на них Митя и Коля.

Казалось, город замер, затаил дыхание. Дома словно оглохли, все двери и окна были заперты. Вслед за проходившими по улице автоматчиками шел, удерживая на ремне рвавшуюся вперед волкоподобную собаку, низенький, пухлый гитлеровец с толстой шеей и яркорыжими волосами, повидимому офицер. Тревожно настораживая-острые, как ножи, уши, собака беспокойно вертела головой; она почувствовала спрятавшихся за деревом мальчиков, отрывисто залаяла и рванулась в их сторону. На гитлеровец грубо дернул за ремень и выпустил из автомата очередь по окнам соседнего дома.

— Какой рыжий фашист… — зашептал Коля. — И шея толстая, как у кабана! А собака-то… вот так собака! Правда?

— Помолчи! — одернул его Митя.

Вслед за гитлеровцем, ведущим на ремне собаку, на улице вновь показались пароконные повозки. Ржали огромные, упитанные кони, гнедые и серые в яблоках, блестели под лучами солнца их толстые, лоснящиеся крупы. Они гулко стучали по земле подковами. Сидевшие на повозках солдаты насвистывали и плевали сквозь зубы, некоторые из них играли на пискливых губных гармошках.

— Вот они какие, фашисты! — прошептал Коля.

Проходили все новые отряды солдат, стрелявших, подобно первым, вдоль улиц из автоматов, стучали подковами огромные, упитанные лошади, запряженные в повозки.

— Пойдем теперь к центру, — предложил Митя.

Они вновь кинулись бежать, пробираясь через сады и дворики. Скоро перед ними опять появился низенький, толстый и рыжий гитлеровец с толстой шеей под черной стальной каской. Вместе с другими гитлеровцами он стоял у входа в дом Папковых, перед двумя повозками. Лошади били копытами землю и громко ржали.