Дети большого дома

Рыжий фашист дергал натянутый ремень своей волкоподобной собаки. Тревожно наставляя уши, собака смотрела в сторону садика, в котором прятались мальчики, и угрожающе рычала. Фашист тоже с тревогой оглядывался кругом, быстро ворочая толстой шеей.

Все это казалось мальчикам фантастическим. Словно перед ними повторялась какая-то страшная сказка или развертывалась страшная картина из прочитанных книг. Фашисты чувствовали себя хозяевами на площади имени Ленина… Нельзя было не верить этому, потому что они видели все не во сне, а наяву.

Из ворот своего дома вышел старик Игнат Папков, за ним несколько солдат с какими-то вещами и свертками в руках. На спине у Игната был большой мешок, в руках он держал объемистый узел. Фашисты крикнули что-то. Игнат, видно, сообразил, чего от него хотят, положил свой узел и мешок на одну из повозок, повернулся и вопросительно посмотрел на гитлеровцев, как бы спрашивая: «Ну, еще что хотите вы взять у Игната Папкова?»

Низенький фашист оглядел его и, хлопнув себя плетью по сапогам, заорал:

— Пшель!

Собака, которую он держал на ремне, бешено залаяла на Пашкова.

Старик молча повернулся и с поникшей головой медленно пошел обратно.

Коля не сумел сдержать себя и дрожащим от возмущения голосом прошептал:

— Грабят… вот мерзавцы!

— Прикуси язык, говорят тебе! — сказал Митя.

Он наблюдал за всем происходящим безмолвно, хотя гнев кипел в его сердце с не меньшей силой. Его возмутил не грабеж: в глазах у Мити потемнело, когда он увидел сжавшегося перед фашистами старика Папкова.

Ведь дедушка Игнат был товарищем Митиного деда… Они часто ходили друг к другу, спорили, пили водку и расставались поздно ночью, чтобы на следующий день снова встретиться. В небольшом городе все знали и уважали Игната Папкова. Сыновья его были известными инженерами в Харькове и Киеве; один — изобретатель, другой — директор крупного завода. Сам дед Игнат был прославленным пчеловодом и садовником, в этой области все знал и всех охотно учил. На плодах и фруктах своего сада он настаивал различные наливки и в маленьких бутылочках приносил на пробу Бабенко. «Пусть себе смеются, кому не лень! — говорил он. — Пусть смеются пока. А я из бурака такой коньяк приготовлю, что прославится на весь Советский Союз! Вот попробуйте сами, Олесь Григорьевич. Какой вкус, какой букет! А ведь можно еще поработать, еще улучшить… Уже в этом году он не тот, что в прошлом. А вот это настоено на землянике, совсем иной аромат… Коньяк из бурака я хочу назвать „Марией“, по имени Марии Демченко. И уж будьте уверены — это будет напиток!»

Каким жалким стал веселый дед Игнат! Гитлеровец посмел кричать на него: «Пшель!»

«Надо обязательно извести пса у этого рыжего, — мысленно решил Митя. — Закатаю в мясо иголку и подброшу ему: пусть съест и подохнет! А этого рыжего…».

Он задумался, и сам еще не определив наказания рыжеволосому фашисту. И похожий на волка пес и его хозяин вызывал! одинаковую ненависть у мальчика. Митя не знал, что этот пес пользуется гораздо большей известностью в гитлеровской армии, чем его хозяин, не знал, что этот пес — результат скрещивания немецкой овчарки и волка — взят из личного питомника Германа Геринга. Когда фашистская партия захватила власть в государстве, Герману Герингу достались десятки должностей: он был и председателем рейхстага, и министром авиации, и рейхсмаршалом, и президентом многочисленных акционерных обществ, и так далее, и тому подобное. Это он, второй по власти человек в Третьей империи, вопил ежедневно: «Убивайте каждого, кто против нас, убивайте, убивайте всех! Не вы несете ответственность за это, а я, поэтому убивайте, убивайте!» Герман Геринг, остервенело призывавший к массовому истреблению народов, в то же время состоял председателем общества по защите животных от жестокого обращения. Он завел собственную псарню, на которой и была выведена новая порода собак. Рейхсмаршал снабжал собаками и армию, но если до него доходил слух, что где-либо плохо обращаются с питомцами его псарни, виновный головой платился за это. У Геринга имелись адреса всех собак, которые «служили рейху», и он хвастался их подвигами.

Шагавшие около повозок автоматчики останавливались перед каждым домом, и повсюду повторялась та же сцена, которая произошла у дома Пашковых. Повозки уже доверху были нагружены свертками и узлами, а на них продолжали наваливать детскую, женскую и мужскую одежду, посуду, домашние вещи и чемоданы.

Три повозки остановились перед домом Кияненко на улице Гоголя. Автоматчики вошли в дом. Вдруг оттуда послышались выстрелы, женский крик и плач детей. Рыжий фашист отстегнул ремень от ошейника своего пса, и тот с яростным лаем кинулся во двор к Кияненко. За ним побежал и стоявший у повозки долговязый автоматчик. Из ворот с испуганным кудахтаньем вылетели куры, рассыпая в воздухе перья, с визгом выбежал поросенок, а за ним волкоподобный пес. Рыжий фашист свистнул. Перед самой повозкой пес настиг поросенка, схватил за горло, начал грызть. Немного погодя из дома вышли автоматчики с набитыми мешками и узлами. Один тащил двух зарезанных поросят.

Объезжая улицы, фашисты добрались до здания исполкома. Остановившись, оглядели здание и выстрелили, целясь в окна. Стекла с треском посыпались на улицу. Потом рыжий фашист подошел к стене, содрал какое-то объявление и, бросив на землю, стал топтать его сапогами. Повозки и автоматчики свернули на улицу Ганны Хоперской, оставляя за собой могильную тишину и ужас.

Коля и Митя подошли к исполкому. Митя поднял с мостовой обрывки сорванного рыжим фашистом объявления, желая узнать, что так взбесило фашиста, и прочитал вполголоса:

— «Районным управлением приусадебных хозяйств получены семена ароматических и декоративных растений и цветов. Желающие могут приобрести их по доступным ценам. Адрес — здание горисполкома, первый этаж, пятая комната; телефон 5-28».

— Почему он разорвал это объявление? — удивился Коля.

— Потому, что его написала советская власть!

Безмолвным и пустынным выглядело здание исполкома. Молчали телефонные аппараты на столах, видневшиеся через окна с разбитыми стеклами.

Митя сложил обрывки разорванного объявления и засунул в карман.

— Зачем тебе? — полюбопытствовал Коля.

— Да так… — неопределенно ответил мальчик.

По правде говоря, он и сам в эту минуту не смог бы объяснить, для чего ему нужно объявление о семенах ароматических и декоративных растений. И лишь позже, когда он вместе с Колей бежал через дворы и садики вовчан, чтоб видеть, что еще собираются творить фашисты, в сознании оформилась мысль: «Если это объявление так обозлило их, значит… нужно снова наклеить его на стену. А раз объявления будут на стенах — значит советская власть есть».

Ему захотелось сейчас же поделиться с Колей этой мыслью, но он сдержался и промолчал.

Короткошеий фашист с собакой уже стоял перед воротами дома Глушко.

Сердце у мальчиков сильно забилось. Там ли еще лейтенант Сархошев и тот большеносый боец? И что произойдет, если они не успели скрыться?

Солдаты вдруг остановились. Из ворот дома вышла, опираясь на палку, старая Ксения Глушко. Дряблый подбородок складками лежал на груди, глаза были налиты кровью. Она ковыляла прямо на гитлеровцев. Стоявший впереди фашист взглянул на старуху и сделал движение, как бы желая отступить. Во взгляде старухи читалась такая злоба, весь вид ее и выражение лица были такими отталкивающими, что гитлеровец невольно крепче сжал свой автомат и спросил:

— Матка, куда идиош?

Старуха остановилась, с минуту вглядывалась и вдруг с дикой радостью проговорила:

— Господи… пришли уже! Спасители наши пришли!

Фашистские солдаты переглянулись и снова с удивлением уставились на старую ведьму.

Тот же «знаток» русского языка неуверенно спросил:

— Ты радостны, мати, да, ты радостны, что мы пришол?

Морщины на лице старухи словно разгладились, спина словно выпрямилась. Она засеменила к солдатам.

— Как же мне не радоваться, голубчики вы мои? Да я двадцать пять лет ждала вас! Вы понимаете по-русски? Двадцать пять лет жду я вас, родные мои!