Дети Горного Клана

– Не зубоскаль.
– Рявкнул на него одноглазый, пробубнив: - А то, не ровен час, повыбиваю тебе зубки.

Но всё-таки пропустил весело насвистывающего какую-то песенку Шустрого, прожигая его спину взглядом. Наверное, будь у него второй глаз, то их общей силы действительно хватило бы проделать в нём дыру...

Покои Широкой Кости были на странность скромными. Рик прежде полагал, что тот, кто занимается работорговлей да ещё и, поди, какими другими тёмными делишками, должен жить если не в роскоши, то как минимум сытно. А тут... Стены побиты настолько, что казалось, любое движение, дуновение ветерка, и они разом обвалятся, похоронив под собой всех присутствующих. А пол? Каждый шаг отдавался громким противным скрипом, деревянный настил явно знавал лучшие времена, и теперь весь был истоптан сапогами и изъеден крысами. Окна не имели стёкол - лишь были прикрыты натянутым на гвоздях, вряд ли спасающим от зимних стуж, если таковые наступят, бычьим пузырём.

Но в противовес всему этому кошмару выступал чуть ли не единственный предмет мебели в сравнительно небольшом помещении: огромный дубовый стол, за которым, в отличие от самой комнаты, явно следили и ухаживали. Да и сам он стоил, пожалуй, порядочного состояния, и видеть подобное в таком выгребной яме... Как Рик ни старался, он не мог этого себе объяснить.

Заглядевшись на стол, сделанный явно под заказ - руку мастера узнает даже несведущий в мебели темнота - мальчик не сразу заметил сидевшего за ним и внимательно оглядывающего новоприбывших толстяка, хотя такую тушу и сложно было не заметить. А когда поднял на него взгляд... То тут же вздрогнул, узнав в нём Широкую Кость. Он уже видел его там, в лагере, и завидев снова, затрясся от нахлынувших воспоминаний. Повинный... повинный в смерти матери! В том, что случилось с его семьёй! С ним! Выхватить бы у Шустрого всегда носимый им кинжал, да точным броском в горло лишить ублюдка жизни... О, как бы он этого желал! Но... нельзя. Ибо по правую руку от главы работорговцев стоял, на вид расслабленный и непринуждённый, но явно готовый в любой момент схватиться за чуть вытащенную из ножен саблю телохранитель, в высоту больше Рика, наверное, раза в два. А второй, не менее рослый, тот, что с повязкой на глазу, уже закрыл за ними дверь и пристроился с левой стороны от Широкого.

Толстяк долго молчал. Он пробегал насмешливым, но в то же время сосредоточенным умным взглядом по мальчику сверху-вниз, а затем снизу-вверх, и снова... Пока, наконец, что-то для себя не решил и, откинувшись на спинку шикарного кресла, также, похоже, как и стол, существующего в единственном экземпляре, улыбнулся, обнажив ряды жёлтых неровных зубов:

– А по тебе, пацан, и не скажешь, что ты так умеешь драться. Кто тебя учил этому?

Рик сомкнул губы до состояния чёрточки, словно боясь, будто те невольно скажут хоть слово. Но затем вдруг почувствовал болезненный толчок пристроившегося от него справа и чуть сзади Шустрого, а после злой шёпот на самое ухо:

– Отвечай, глупец! Не для этого я спасал твою жизнь!

"Спасал, как же...", - успел подумать Рик, но всё же ответил сквозь стиснутые зубы:

– Отец.

– Отец...
– Широкий причмокнул, пробуя слово на вкус, и нахмурился, что-то вспоминая.
– Подожди-ка, ты же тот горец, верно?! Единственный из твоего племени, кого я не смог продать?!

На этот раз Рику не пришлось отвечать ненавистному куску мерзости, которого все вокруг почему-то ошибочно принимали за человека. Потому как этот кусок сам продолжил говорить, не ожидая ответа:

– Ну точно же! А эти тупоголовые клиенты не хотели тебя покупать! Всё судят книгу по обложке! Глупцы! Хотя на этот раз их тупость принесла мне пользу... Я получил это сокровище себе.

Слушая его, Рик, сквозь вскипающий в его душе гнев не сразу разобрал, с кем говорит Широкая Кость - с ним, или с самим собой? Тем временем толстяк продолжал:

– Пацан, ты меня удивил! Даже не так - порадовал! Такое зрелище... Я не буду тебя продавать - не-е-эт, Широкая Кость ещё не совсем из ума выжил! Будешь при мне, тут, мне такие молодцы нужны - во!
– он провёл ладонью над головой.
– Так куда ж мне тебя приставить...

Он замолчал, нахмурившись, а Рик вновь услышал шёпот над правым ухом:

– В телохранители просись! Просись, говорю!
– голос Шустрого был настойчив и твёрд, и Рик, привыкший за время их знакомства доверять своему наставнику, пускай тот и успел его подставить, уверенно сказал:

– Для меня честью было бы служить вам телохранителем, господин.
– и добавил учтивый поклон - кажется, таким, как он читал, приветствовали знатных особ.

Морщины на лбу Широкого разгладились и он, громко хлопнув по столу ладонью, разразился хохотом:

– Господин! Слыхали, обормоты! Гос-по-дин! А мне нравится! Вот чтоб все с этих пор меня так звали, поняли?! Вон, берите пример с мальчонки, только появился, а уже второй раз за день меня радует! Будешь телохранителем! Будешь!

– Да как же это... господин?
– изумлённо выгнул бровь одноглазый, хватаясь за саблю.
– Вы этого... щенка безродного при себе ставите?! А мы как же! Вам нашей защиты недостаточно?!

Второй телохранитель тоже особенно такому известию был не рад. Но промолчал. В отличие от первого он был не так разговорчив - а, может, просто не имел языка - Рик успел заметить у него отметину на шее, которой в некоторых землях Континента клеймили убийц детей - таким часто ещё до клеймения языки отнимали.

Широкий только отмахнулся от возмущения своего ближника, буркнув:

– Не бузи, Зоркий! Клыкастый себя как надо показал, а лишних телохранителей не бывает... Если хочешь, можешь оспорить моё мнение поединком с Клыкастым.
– голос главы работорговцев, до того весёлый и беззаботный, стал грубеть, пока не перешёл на опасно-надменный.
– Пёсья Яма всегда свободна, публика ждёт... ну как?

Зоркий - подобрали же прозвище!
– глянул на "молокососа" с явным намерением согласиться на неприкрытую провокацию господина. Но тут напоролся на ответный взгляд Рика... хотя нет. Клыкастого. Только Клыкастому, безжалостному молодому убийце, а не беспомощному хилому Рику мог принадлежать такой взгляд. И, отвернувшись, пробубнил:

– Кто я такой, чтобы оспаривать мнение своего... господина?

– Во-во!
– назидательно поднял вверх палец вновь улыбнувшийся Широкий.
– Именно! Знай своё место, а то ведь я тебя, развалюху старую, могу и на молодого многообещающего молодца заменить!

Одноглазый больше ничего не сказал. Только крепче стиснул рукоять сабли.

– Ну, - Широкая Кость потёр ладони с довольным видом решившего все вопросы человека и поднялся из-за стола, отчего кресло облегчённо выдохнуло, а половые доски, наоборот, жалобно заскрипели.
– На том и порешим! И ты, Шустрый, возьмись-ка за паренька. Выучи как следует. Он дерётся как зверь, но мне телохранитель нужен, настоящий. Так что погоняй-ка его по Дороге, а пока...

– У меня есть условие!
– бесстрашно перебил Широкого Рик, сам не ожидавший от себя подобной наглости.

– Ты что творишь...
– зашипел ему на ухо разве что не поседевший Шустрый.

Но глава работорговцев, кажется, совсем не рассердился - только в глазах мелькнул странный огонёк, а губы скривились в ухмылке:

– Условие!
– передразнил он мальчика, явно довольный выдавшимся развлечением.
– Нет, каков красавец, а! Только-только рабом перестал быть, а уже как говорит! Смело... Люблю смелых. Только вот смелость слишком часто похожа на глупость... Ну давай, пацан, своё условие.

– Вы отдадите остаток под моё личное пользование.
– Не моргнув и глазом, ровно и чётко, словно речь шла о продаже барана, проговорил Рик.

Шустрый позади него, кажется, закашлялся.

А Широкая Кость нахмурился и протянул:

– Остаток, говоришь...
– он мазнул по мальчику взглядом, и в этом взгляде читался неприкрытый вопрос: "На кой тебе?" - Это ж, ни много, ни мало, девятнадцать человек. Ты, малец, что же, решил свою банду сколотить?! Да и убыток... Каждого я мог бы Храмовникам в Столицу если не за десятину, так за пяток серебра продать - уж точно, а там и поторговаться можно было бы, да и публичные дома за слащавых мальчишек много дают...
– дальше он начал говорить уж что-то совсем нечленораздельное, бубня себе всякое под нос.