Дети грозы. Книга 4. Сердце убийцы
Шрифт:
Шу оттолкнула подругу, зажмурилась, глубоко вздохнула… и резко открыла глаза. В гостиной, полной живых цветов, пахло страхом. Болью. Ненавистью. В эфирные потоки вплетались нити эмоций. Мясистых, трепещущих, живых, словно деликатесные голубые водоросли в прогретой солнцем воде. Вкусно…
– Баль, что это?
– А… бие Убеда приходил, – пожала плечами Бален. – Я подумала, чего ждать… и выкупила один приговор.
– Пошли, провожу наверх. – Энрике подал Шу руку. – Тебе надо восстановиться.
– Ты прав, надо. Но сначала скажи мне, Бастерхази отказался возвращаться?
Она
– Тихо, Шу. – Энрике на миг приложил ладони к ее вискам. – Я тебе все расскажу потом. Идем.
Шу согласно прикрыла глаза: ни кивать, ни говорить она все равно не могла. Только обнять Энрике за шею и позволить отнести себя на последний этаж башни, в лабораторию.
С каждой ступенькой запах страха усиливался. Струйки превращались в ручейки и мгновенно впитывались в иссохшую, истощенную ауру.
Она уговаривала себя потерпеть еще чуть – чтобы, упаси Свет, не задеть Энрике – но уже тянулась к распятому над мраморным кругом смертнику. Он уже достаточно испугался, разглядывая клещи, хлысты и прочие инструменты из подвалов Гнилого Мешка. Даже обсидиановый лабораторный стол и жаровня для зелий казались ему принадлежностями пыточной.
– Извольте, ваше высочество, – ровным тоном сказал Энрике, опуская ее на пол около круга. – Все готово.
Преступник был прикован за руки и за ноги к металлическим столбам. Крепкого сложения, лет под сорок, в шрамах и татуировках, с грязными патлами. Глядит исподлобья, злобно щерится. Ни капли раскаяния, только ненависть и страх, страх и ненависть.
– За что приговорен? – тихо уточнила Шу.
– Подпольный работорговец. Рудники пожизненно.
Что ж, этого следовало ожидать, раз его выбирала Бален. У нее особое отношение к работорговцам.
– Годится.
Энрике коротко поклонился и ушел вниз по лестнице. Шу еле дождалась, пока за ним захлопнется дверь башни Заката…
Ровно через секунду работорговец заорал. На каком языке он орал, какие проклятия призывал на ее голову, о чем молил, Шу не слушала. Она купалась в водопадах ненависти, ужаса, отчаяния – и, наконец, оживала.
Через час с небольшим, когда Шу дремала, свернувшись калачиком в кресле, пришел Герашан с двумя гвардейцами. Он щелчком пальцев снял с бывшего работорговца оковы и провел быструю диагностику:
«Здоров, эмоционально-психическое истощение в пределах допустимого. Ментальный возраст восемь лет», – мысленно отчитался он Шуалейде. Затем вывел бывшего преступника из транса и кивнул рядовым:
– Отведите везучего шисова сына в Алью Райна. Он теперь полноправный законопослушный гражданин.
Гвардейцы подхватили седого, недоуменно оглядывающегося мужчину под руки и повели прочь.
– Кто вы? И
где я? А что за девушка? – начал задавать вопросы тот.– Мы твои друзья, парень. Ты был болен, тебя вылечила ее высочество.
– Сама принцесса? Ух ты! А чем болен?
Гвардеец терпеливо отвечал: с потерявшими память нужно мягко, чтобы они адаптировались в новом для себя взрослом мире. Этого Шу стерла аккуратно. До вполне разумного и в то же время юного возраста, когда психика гибкая. Халлир Белый и сердобольные прихожане поначалу ему помогут, а дальше у него будет работа при муниципалитете – грузчиком, дворником, мусорщиком, может быть помощником писаря… На что ума хватит.
Определенно везучий шисов сын. Первого такого Шу стерла слишком далеко, ему пришлось заново учиться говорить. С одной стороны, незавидная участь. С другой – лучше, чем остаток жизни провести в рудниках или каменоломнях, выкашлять легкие и сдохнуть на цепи.
– Ну, рассказывай, Энрике, – глубоко вздохнув, попросила она.
– Сообщить Бастерхази о мятеже мне не удалось, – начал капитан, сев во второе кресло. – Он закрылся на Глухом Маяке какими-то сумасшедшими щитами. Местные в один голос говорят, что над Маяком каждую ночь полыхает, в прибрежных селениях появились призраки, но сам колдун как уплыл месяц назад, так не возвращался. Идти на остров никто не согласился даже за сотню золотых. Так что… – Энрике закончил тирадой на смеси зуржьего и тролльего.
Шуалейда повторила ее с вариациями и стукнула кулаком по подлокотнику.
Единственный раз Валанте потребовалась настоящая помощь полпреда Конвента – и вот вам шисовы хвосты. Бастерхази нет, связи с ним нет, ничего нет. Хиссово отродье!
– А что с Конвентом, Шу?
– Что. Полный дыссак. – Она тоскливо глянула на заливисто щебечущего удода на подоконнике. Птица тут же замолчала и сорвалась с места, лишь мелькнули яркие крылышки. – Светлейший уже отправил шера-прим, как только до Метрополии дошли слухи о бунте.
– Так это же хорошо?
– Просто замечательно. Если не считать того, что шера-прим нам в помощь вытребовал мой драгоценный жених, чтоб его мантикоры драли. И сам прибудет к нам в ближайшее время во главе двух полков кавалерии.
Энрике набрал воздуха, чтобы высказать все, что думает о сумасшедшем маньяке, по божескому попущению родившемся в императорской семье… но передумал. Лишь выдохнул и опустил взгляд, словно ища подсказку в рисунке мраморных прожилок.
– А может, нанять ткачей? Маловероятно, что у них получится лучше, чем у Медного, – вздохнул капитан. – Но вдруг…
– Уже.
– Уже? И?..
– И ничего. Уже полмесяца ничего. Да и не верится, что Люкрес повернет назад. Даже если ткачи выполнят работу.
– Полмесяца – мало. Если Мастер послал ткача из Суарда, ему только до Иверики добираться десять дней, – постарался успокоить ее Энрике, но тут же сам засомневался: – Не подарим ли мы пророку еще одного последователя? Даже один мастер теней – серьезная сила.
– Не подарим. Я дала ткачам амулет Ясного Полудня, – ответила Шу и добавила, видя удивление капитана. – Да, я взяла его из сокровищницы. Без ведома отца. Это так важно?