Дети, которые хотят умереть

Лис схватил пятиклассника за горло и принялся душить его. Стул под двумя учениками трясся. Мальчик хрипел в руках Лиса, старшеклассник вдавливал хрупкий маленький кадык внутрь и ухмылялся одной из вездесущих гляделок над дверью.

— Ради этого мига вы и затеяли эту школу Катаны, уважаемые учителя? — крикнул Лис потолку.

Чтобы после уроков и Полезной работы ученики рвали друг друга на куски когтями и зубами у вас на глазах? Чтобы каждый мог насладиться чужой или своей смертью?

— Вас это заводит так же, как нас? — спросил Лис у гляделки.

Громкий рев и плач раздались сквозь правую стену комнаты, тут же им вторили возбужденные стоны.

Пятиклассник перестал дышать, но Лис давил кадык дальше. Лис хотел коснуться им шейных позвонков.

— О, вовсе нет, уважаемые учителя. Не так же, — просипел Лис. — Вам по душе только смотреть. Этим вы и отличаетесь.

Спуститься в подвал школы — так же возбуждает, как возлечь с нагой наложницей. Прежде чем прийти сюда, каждый сбрасывает с себя обличие гордого самурая и прилежного ученика, оставляет наверху память о бусидо и расписании на завтра. Здесь ты тот, кто есть на самом деле. Здесь ты — мясник и палач.

Шея пятикласника вдавилась внутрь словно блюдце. Лис отпустил сникший труп и поднял серый сверток с пола. Заткнул за оби новую игрушечную могилку, чтобы отнести в комнату в общежитии.

— Глеб! — крикнул Лис.

— Тут, — послышалось из-под двери.

Лис подошел к двери и дернул засов. Под светом старых шипящих лампочек Глеб стоял спиной к нему и вглядывался в полумрак узкого коридора.

— Сегодня в подвале людно, — буркнул Глеб.

— Да, знаю, — сказал Лис.

— И вправду слышишь их мысли?

Дверь справа затряслась от сильного протяжного крика. Мучили взрослого ученика с уже окрепшими голосовыми связками.

— Их вопли, — сказал Лис, — а ты стал говорить как Сингенин-сан.

Глеб хмыкнул и зашагал к лестнице. Лис не отставал. Оба дышали ртом. Воздух в подземелье давно протух от сотен каток пролитой крови, стены и пол дышали запахом испражнений и вываленных внутренностей. Внизу не прижились ни зеленое яблоко, ни цветущий ландыш, ни сирень, ни морская свежесть. Пахло истиной без иллюзорных прикрас. Вечно смердело.

— Сегодня он искал тебя, — сказал Глеб, поднимаясь на первый этаж.

— Значит, завтра найдет, — ответил Лис. — Больше не лови для меня рыжих мальчишек.

— А каких ловить? Может, рыжих девочек?

— Это зеленоглазую ведьму-то? Андрей вмешался так не вовремя, что из нее не получилось приманки для Красоткина-сан. Теперь Железногрудый почти не расстается с наложницей. Забудь, — сказал Лис. — На время.

Мы уничтожаем все, что способны уничтожить. И тех, кого желаем, — в первую очередь.

Но владеть Стасом Лис больше не желал, и больше незачем мстить за это желание. Ни труп зеленоглазой ведьмы, ни рыжие мальчишки Лису больше не нужны.

Последние лестничные пролеты, короткий темный коридор первого этажа, холл у красной доски, железная дверь наружу — и два ученика вывалились на крыльцо, всматриваясь во тьму внизу.

— Мне плевать на наложницу, — сказал Глеб и помолчал. — В это время малышка бегала у забора вчера. И позавчера.

Лис хмыкнул: поглядим.

Путь пролегал сквозь ночную темноту и замершую полынь. Ноги спотыкались, руки тыкали во тьму впереди, гигантские острые клинки чудились глазам, когда лунные лучи редко пробивали навес из туч.

Лис пропустил вперед Глеба. Если на них нападут, Лису надо спастись. Глебу — как повезет, но Лису надо спастись.

Бусидо. Долг чести перед именем. Постулат восьмой: «Ученик без рассуждений и без страха бросается на вражеские мечи…» — говно, говно, говно, говно, говно, вбитое в голову сотнями уроков, опять захлюпало и засмердело внутри Лиса. Сразу потянуло блевать. Чтобы не быть как все в школе Катаны, требуется смелость и воля. Чтобы быть трусом, требуется бесстрашие. Ибо никто здесь не задается вопросом, как он сможет послужить сегуну, если вспорет себе живот?

Здесь научили резать себя при ничтожном намеке на позор. Потому что кто-нибудь обязательно увидит и расскажет всем. И ты не сможешь больше смотреть людям в глаза. Но есть иной выход: разбудить свидетелей твоего позора. Самураев, кукол, учителей — всех. И тогда станет не перед кем стыдиться.

Ветер прошуршал промозглой листвой в черной роще за двором. Оттуда донеслось:

— Раз листок, два листок, — подул новый мощный порыв, и считалка ускорилась: — три, четыре, пять…

Глеб тихо проскрежетал: «Эх, этот Коваль».

Блеснул ряд гляделок на верхушках столбов, круглые линзы отражали пробившийся сверху свет луны.

За стальной сеткой забора щуплые низкие тени гонялись друг за другом по двору начальной школы. Одни тени били кинжалами танто в спины других, удары подрезали младшеклассников на бегу, они падали, катились по траве, затем вскакивали и сами бросались в погоню за бывшими преследователями, тыча вперед кинжалами. Это был самый разгар игры «самураи-разбойники».

Глеб прижался лицом к сетке забора.

— Приспичило мелюзге сейчас играть, — сказал он, рассматривая младшеклассников. — Трусы! Все их танто в ножнах!

По тонкой спине каждого «разбойника» било не острое лезвие, а деревянный чехол, прятавший убийственную сталь. Ни один сизый клинок не сверкнул в ночи, ни одна красная капля не окропила темную траву.

Лис зевнул.

Лис помнил начальную школу.

Лис помнил: ученикам с первого по четвертый классы всегда запрещалось снимать ножны с клинков. Запрет висел на красной доске в холле начальной школы.

Ну а Глеб и все остальные помнили только бесконечную кровавую бойню, что началась после того, как они поступили в среднюю школу. После того как в пятом классе ученикам выдали вакидзаси и разрешили оголять мечи. Сотни выпитых чашек зеленой отравы на уроках чаепития вытравили все остальные воспоминания. Взамен их головы попытались заполнить речитативами о Колесе жизней и смерти через многократные повторы на уроке Круга жизней.

Ох, вот это воистину позорно — ничего не помнить, кроме тарабарщины, что жизни — спицы Колеса, что смерть — ось Колеса. Никто ни разу не спросил, а обод колеса тогда что?