Дети луны

Чарльз Уайз посмотрел скептически на своего молодого помощника, который держал в руках ремень с револьвером детектива и кивнув на дверь, предложил тому выйти. Это было исполнено тот час. После этого Уайз сел на край койки детектива и спросил:

– Вы что-нибудь помните, детектив?

На тумбочке слева стоял стакан с водой и Харпер вспомнил, что человек, который его принес, давал ему пить из кожаного бурдюка. Нику врезалось в память, что на запястьях у человека были следы от колодок, причем свежие следы, которые еще не успели как следует зарубцеваться. Это было едва ли не единственное воспоминание воспаленного мозга.

– Ничего не помню, доктор. Совсем.

Харпер решил, что скорее всего что-то пытается устранить его от дел и выслать поскорее обратно в Лондон, поэтому лучше никому более не знать, что он помнит. От греха подальше. Так будет проще ему в его неофициальном расследовании.

– А что последнее вы помните?

– Разговор с помощником шерифа Стоуном, мы разрабатывали версии о предполагаемом убийце, а потом я решил прогуляться. Стоун вернулся?

– Да. Он как и все сейчас на площади, готовятся к повешению преступников, детектив.

Харпер резко поднялся и голова снова пошла кругом.

– Э, голубчик, вам предписан постельный режим, – строго сказал Уайз. – У вас легкое сотрясение мозга и небольшая гематома, поэтому никаких похождений, хотя бы пару дней. Придется казнь пропустить, иначе можно подхватить какую-то заразу и тогда вам сам Бог не поможет. Поверьте, лучше обождать.

– Это же дети, док – присел обратно на койку Харпер. – Невинные дети. Против них даже улик нет.

Чарльз Уайз молчал, он тоже не совсем понимал, как без прямых указывающих улик, можно производить казнь. Будучи образованным человеком, он понимал, что Ридингу сейчас нужно что-то сделать, чтобы не посеять панику среди людей и не потерять бразды правления городом. А для этого все средства хороши, как известно. Чем меньше народ знает о подробностях этих убийств, тем проще народом управлять. Ведь если начнутся смуты, Ридингу будет трудно удержать людей в узде и тогда придется прибегать к радикальным методам, а это далеко не всегда хороший ход.

– Вам не стоит об этом думать, детектив. Полагаю, что ваше расследование окончено, – лаконично сказал после паузы Уайз. – Как только немного оправитесь от травмы, можете езжать в Лондон. А сейчас, поспите.

Было ясно, что Уайзу тоже не хотелось подставлять свою шею под гильотину отношения Ридинга и города. Харпер понял из разговора, что если он не уедет, то это покушение на его жизнь последним не будет. На данный момент, ему хотелось поговорить со Стоуном, ибо только этот помощник поддерживал его в его начинаниях рассмотреть другие варианты поиска улик и убийцы. Но похоже Стоуна ждет незавидная участь, смотреть как будут вешать невинных детей.

Ригли рассматривал большую дырявую перчатку, которая явно принадлежала взрослому человеку. На перчатке была кровь. По сути это была веская улика и прорыв в деле о неизвестном убийце.

– Где ты ее нашел? – поинтересовался Ригли у запыхавшегося напрочь Стоуна.

– На месте преступления, сэр. Я там еще кучу следов нашел, и они не принадлежат этим детям. Следы размера ноги взрослого мужчины, который явно прихрамывает на левую ногу, либо нес что-то на левом плече. Я зарисовал часть места преступления в блокноте, но не думаю, что кто-то будет серьезно воспринимать мои каракули. Шериф, сегодня обещали дождь, все следы будут смыты осадками, нужно срочно...

– Бисби! Фоули! Возьмите Бакстрема и все необходимое, быстро! Двух констеблей тоже возьмите, скажите, я приказал. Езжайте с мистером Стоуном, делайте все что скажет. Все улики должны быть у меня через полчаса. Это ясно?

– Но, сэр... – пролепетал спавший у окна Фоули, недоуменно взглянув на шерифа.

– Живо! У нас мало времени! – рявкнул Ригли понимая, что за полчаса можно едва успеть доехать до места преступления, не говоря уже о том, что все там собрать за тридцать минут. Но выбора особого не было, через час Ридинг казнит детей, и возможно Харпер был чертовски прав, это невинные дети!

– Стоун, – задержал Ригли своего помощника. – Хорошая работа.

Тот даже не улыбнулся, кивнул и вышел. Сейчас было вряд ли до улыбок.

К рассвету ноги стали мерзнуть, а связанные руки, неметь. Однако, Шарлотта отказывалась жаловаться, понимая, что ее судьба решится в ближайшие несколько часов. Не смотря на всю враждебность ведьминого клана, с ней обращались весьма сносно. Вилма даже накинула ей на плечи вязанную шаль.

– Если Лили и Бейб не вернутся к полудню, ты умрешь – спокойно, без экспрессивной окраски в голосе произнесла ведьма. – Надеюсь, что твоя смерть будет ответом на вопрос, который задают себе городские жители. Мы не сдадимся на милость тем, кто хочет нас заковать в цепи и заставить жить по канонам, которые нам чужды.

– Мам...

– Молчи, Вилма! – сверкнула глазами ведьма, не давая дочери даже возразить ей. – Ты еще ничего не знаешь об этой жизни. А я знаю! Знаю, какого это быть выброшенной, словно старая утварь, на съедение волкам и падальщикам.

– Мам, пожалуйста... Выслушай ее.

Ведьма замолчала, задерживая тяжелый взгляд на молчавшей Шарлотте. Казалось, взгляд ведьмы способен прожечь насквозь юную писательницу. Но Шарлотта не давала себя запугать, стараясь выдержать подобный взгляд, хотя внутри у нее все дрожало, то ли от холода, то ли от реального животного страха, который старался поглотить Шарлотту еще до того, как она произнесет свою речь.

– Что нового может мне сказать городская жительница? – размерено проговаривая слова, сказала ведьма. – Она скажет, все что угодно, чтобы спасти свою жалкую жизнь. Но так уж и быть, я выслушаем ее. Говори.

Шарлотта только сейчас осознала, что от ее дальнейших слов может зависеть не только ее жизнь, но и жизнью всего этого клана ведьминых отродий, многие из которых бы ее зубами загрызли за то, что она городской житель, а значит определенно хуже их. Ее слова должны были дойти не только до создания ведьмы сидящей перед ней, но и до каждого ее отпрыска, который находился в непосредственной близости от этой поляны. До каждого, кто еще не совсем одичал и смог бы мыслить, так, как это еще два часа назад делала рядом с ней Вилма.

– Возможно вы правы, когда хотите убить в ответ на убийство, но с точки зрения нормального человека, не городского, а просто обычного, это значит уподобится убийцам. Чем тогда вы будете отличаться от них, если сделаете тоже самое? Вы здесь говорили, что хотите, чтобы вас оставили в покое и дали вам жить вашей обычной жизнью, но это никак не возможно уже. Потому что кто-то, возможно даже тот, кого вы хорошо знаете или знали, подставляет вам самым что ни есть наглым и грубым способом, он подменяет для вас понятия чести и свободы. Мне не понятно как люди, живущие в природе, могут не заметить очевидных вещей, какими являются представления о том, что происходит за пределами вашего мира. И будь на моем месте кто-то другой, он бы все равно умер не за ваши идеалы, а за те подмененные вещи, которыми вы называете ваши идеалы. Не лучше ли было бы дать возможность природе решать, кто будет жить, а кто нет, раз уж вы возвели природу на пьедестал Бога.

– Я же говорила вам, ничего нового, – вздохнула ведьма. – Какое ты имеешь право говорить о нашей жизни и Богах, если сама живешь в тепле, уюте и достатке в городской стихии? Что ты как живой обычный человек можешь дать нашему клану, кроме неприятностей и, в итоге, смерти?

– Многое, – без запинки ответила Шарлотта, чувствуя, как по спине снова побежали мурашки. – Я могу защитить вашу свободу.

Ведьма насторожилась, будто помимо самой Шарлотты в лесу были еще городские жители, которые неминуемо бы напали на них.