ДЕТИ РОССИИ

–  Напротив нашего сарая находился госпиталь - Орловка была километрах в трех от передовой и считалась уже тылом. Услышав крики, из госпиталя выскочили военные, что-то закричали двум налетчикам: видимо, чтобы они отстали от нас. И правда, оба солдата тут же ушли. Они к концу сражения тоже очень сильно голодали, так что неудивительно, что ходили по избам и забирали еду. В ночь под 1943 год немцы в один из сараев собрали всех уцелевших кошек, собак, шум стоял в сарае невообразимый, а потом все стихло. Ну а нас у мамы осталось из четверых детей - двое, а двое опухли с голоду и умерли.

–  Немцы не обижали вас?

–  Нет, заходили, искали, что им надо, а бить не били, в плен не угоняли, по крайней мере у нас в Орловке, наверное, им было не до этого. Вот лагерь для военнопленных был неподалеку. Наши солдаты пленные возили к немцам на передовую еду, боеприпасы - их впрягали в сани вместо лошадей и заставляли везти. Четверо пленных сбежали, зашли к нам и попросили укрыть. Троих спрятали под нарами в глубине, а одного переодели, он был среди нас. Немцы забегали к нам, когда искали беглецов, спрашивали: «Матка, есть у вас русский солдат?» Но в сарае столько народа было, никто нас никогда не считал, так что этого солдата никто не узнал. И мы дети, хоть и маленькие были, тоже молчали, понимали, что если пленных найдут, всех нас убьют. В селе был староста. Он врагов встречал с хлебом-солью. Для немцев старался искать захороны, мы ведь вещи и продукты прятали, вот он и показывал эти ямы немцам. И хорошо, что не знал о пленных, которые прятались у нас. Когда наши войска освободили Орловку, он их тоже встретил с хлебом-солью. Но кто-то из жителей сказал, что староста прислуживал фашистам добровольно, его хотели арестовать, да тот успел сбежать.

–  Помните, как вас освобождали наши солдаты?

–  Конечно. Грохот выстрелов, канонада началась, и вдруг в наш сарай вошел молодой-молодой солдат в белом полушубке и сказал маме: «Ну, мать, слушай, как сейчас моя „Катюша“ по немцам танцевать будет!» Оказалось, что в нашем огороде поставили реактивные минометы, которые солдаты прозвали «катюшами». А мы не знали, что это такое, и вот как они завизжали - у-у-у! Мы все перепугались. А потом пленных немцев мимо нас погнали. Мама узнала того финна, который чуть папу не застрелил, и бросилась на него, а солдаты ее оттащили, сказали, что, мол, мы, мать все понимаем, но пленных бить нельзя. Вот так наши солдаты относились к пленным даже после боя. Тех солдат, которые у нас прятались, тут же обмундировали, они потом к нам приходили, плакали даже, что мы их спасли. А папу сразу же положили в госпиталь в Сарепте, потому что его буквально перед наступлением наших войск ранило, когда он с сестрой мамы искал упавший мешок с продуктами. Тетя еле-еле дотащила его волоком до дома. Папа долго лечился, на фронт его не взяли, направили в рыбачью артель в село Безродное. А как стал восстанавливаться Сталинград, он поступил работать в подсобное хозяйство, и опять не повезло, потому что это хозяйство расформировали. К этому времени уже началась стройка ГЭС, нам деваться было некуда, жить тоже негде, и мы переехали в Ростовскую область. Не знаю, почему именно туда, ведь родственников там у нас нет, может быть, просто людей туда набирали.

–  Жизнь была тяжелая, а все-таки душа осталась певучей. В семье Вашей пели?

–  Да я, сколько помню себя, все время пела что-нибудь. Я в Ростовской области в колхозе работала сначала телятницей, а потом - дояркой. И все время пела, когда коров доила. Животновод меня часто ругал за это, мол, коров пугаю, а сам, если кто-то частушки петь затевал, тут же меня звал петь. А у меня в группе корова была, звали Зойкой. Она стояла первой от входа, я ее всегда первой и доила. Дою да песни пою, а Зойка смирно стоит, не шелохнется. И так она привыкла первой доиться, что даже когда в поле выгоняли летом, она всегда ко мне первой прибегала. А может, просто любила меня - бывало, поглажу ее, конфетку или хлеба дам. Встанет Зойка передо мной как вкопанная и глазом косит, мол, я пришла, подои меня. Ну и поспорили животновод, счетовод и ветеринар, обидится ли Зойка, если первой ее не подою, и попросили меня так сделать. Иду я по стаду да песни пою. Зойка прибежала, встала передо мной, а я обошла ее и стала доить другую корову. И уже заканчивала дойку, как вдруг меня кто-то сзади как толкнет! Подойник опрокинулся, молоко - все на мне. Оглянулась, а это, оказывается, Зойка меня толкнула. Она постояла немного, подождала, увидела, что я стала доить другую корову, и толкнула меня. Спорщики захохотали, я - вместе с ними. Ну, погладила Зойку, успокоила ее, стала доить. А она повернула голову ко мне, а из глаза слезы текут - переживала, видимо, что я так поступила с ней, а то и стыдно было за то, что ударила меня. Так что песни не только люди любят, животные - тоже. С тех пор я никогда так с Зойкой не поступала, всегда доила ее первой.

–  А как оказались снова здесь.

–  Просто вернулись сюда. Родные же края здесь. Купили домишко на острове Зеленом. Уже и город строился. Папа стал возчиком в ЖКО, мама не работала - болела, и я дома сидела с сыном Колей. Потом я работала в общежитии на Зеленом, за это получила квартиру. Работала на строительстве химкомплекса, на второй строительной площадке, а потом надоело по лесам лазать, вот и устроилась работать на завод органического синтеза, оттуда и на пенсию пошла. В ансамбль «Зоренька» попала случайно. Ехали с подругой со Второго поселка да песни пели, потому что до того отмечали день рождения своей знакомой. В том же автобусе ехала и Зинаида Алексеевна Лиходеева, и вот когда уже стали к городу подъезжать, она подошла к нам, представилась и пригласила в хор. А я всегда мечтала петь в каком-нибудь коллективе, раньше это у меня как-то не получалось, так что с радостью приняла это приглашение. А теперь ансамблем руководит Нина Тимофеевна Попова. Она нас и ноты понимать научила.

У Нины Петровны Рахимовой есть уже и внуки, и даже правнучка Юлечка растет, так что ей скучать некогда. Однако ансамбль «Зоренька» - самое светлое в ее жизни, самое радостное, и потому два раза в неделю она едет во дворец культуры «Волгоградгидростроя», чтобы вновь встретиться со своими подругами.

СЕСТРЫ

Валентина

Валентина Егоровна Савина и Тамара Алексеевна Киселева, несмотря на разное отчество - родные сестры.

Разные по характеру, по внешности тоже не угадаешь родство, и все-таки они - родные сестры. И судьба выпала обеим разная, несмотря на то, что разница в возрасте небольшая. Но есть у них одна страсть (любовь к песне) и одна общая черта характера - непоседливость в самом хорошем смысле, то есть не замыкаются они в своем узком домашнем мире.

Валентина Егоровна, хоть и ненамного старше Тамары, заменила ей мать, и та не устает повторять:

–  Она мне всегда помогала и всю жизнь была для меня словно мать. Мама у нас рано умерла, а Валя была старшей, и я за ней всегда тянулась. Она очень активная, жизнерадостная и жизнестойкая одновременно, и меня учила такой быть. Валя же дала мне и образование, такое, какое смогла. Она училась в строительном училище в Волгограде, и меня туда привела, потому что понимала: нас некому кормить, некому одевать, прежде всего необходимо стать самостоятельной, а профессия, возможность работать самой именно это и давали. Она такая энергичная, и я всегда завидовала ее энергии, жизненной силе. Я даже стихотворение о ней написала: «Ты привечала, грела, одевала сестру без мамы младшую - меня. Свои года не замечала, ты старшая с войны сестра. Как было мне легко идти по следу, меня ты словно за руку вела…»

Жизненная активность Валентины Егоровны проявила себя с первых минут нашей встречи. Я пожаловалась, что есть нелады с поджелудочной железой и желчным пузырем, и она заявила:

–  О, я сейчас вас так накормлю, что вам сразу станет легче!

И она налила мне кофе с молоком, поставила на стол какие-то необыкновенные чипсы и острый на первый взгляд салат, потому что нечто, из чего был приготовлен салат, было густо пересыпано чесноком.

–  Вот попробуйте, угадайте, что это за кофе, из чего салат и чипсы, - Валентина Егоровна лукаво глянула на меня.

Я начала есть, и не заметила, как опустошила тарелку.

–  Ну?
– сгорала от нетерпения Валентина Егоровна.
– Угадали, что это?

Конечно, я не угадала, и она торжествующе объяснила, что все эти вкусности приготовлены из топинамбура. А еще прочла целую лекцию, какая диета мне необходима, как приготовить специальное снадобье, чтобы излечить свои «болячки». Все эти сведения она почерпнула от Сочкина Бориса Григорьевича, большого энтузиаста по выращиванию топинамбура, и во время занятий в клубе «Родник здоровья». А еще ко всему она - любительница рыбалки, собирательница грибов. Но это - хобби сегодняшнего времени, а ведь прожита уже большая часть жизни. Какова она была у сестер?

Когда грянула Великая Отечественная война, в семье Любови Трофимовны и Егора Яковлевича Дымовых, рабочих Сталинградского завода «Баррикады», росла уже одна девочка - Валечка, которая родилась в марте 1941 года. Потом родилась Тамара. Егора Яковлевича уже забрали на фронт, где он так никогда и не побывал: их эшелон, готовый к отправке, разбомбили в Ленинске. О том, что он погиб, узнали первыми его родители, которые жили там. Они после бомбежки сразу же побежали на станцию, и среди хаоса, месива мертвых тел обнаружили кресало, которое принадлежало Егору. Это было похоже на чудо - найти такую маленькую вещь, принадлежавшую сыну, однако так и было. Все, что нашли на месте разбомбленного эшелона, похоронили в одной братской могиле, туда потом и приходили старики с внучками почтить память сына и отца.

Любовь Трофимовна, оставшись с двумя крошками на руках, чуть не обезумела от горя, и если бы не добрый человек, Корунов Алексей Андреевич, который перевез семью на левый берег Волги в село Погромное. В благодарность она дала отчество и фамилию своего спасителя младшей дочери, вот почему родные сестры в девичестве имели разное отчество и фамилию.

Потом их эвакуировали еще дальше в степь, в один из Заволжских колхозов. Любовь Трофимовна работала в колхозе, и девочки ее почти не видели. Жили голодно до такой степени, что однажды в отсутствие матери маленькая Валя отважилась пойти к председателю колхоза и попросила дать хотя бы подсолнечного жмыха, ведь у колхозников были огороды, они питались сносно, а эвакуированные, оставшиеся без крова, одежды жили на то, что мог выделить колхоз.