Дети Силаны. Паук из Башни

– Вы посвящены в его планы? Что он намерен сделать с империей?

– Он убьет Императора. И всех его детей. Он уничтожит династию, и тогда весь мир увидит, что чудовище Мескийской Империи, вечно голодное и непобедимое… не так уж и страшно и…

– Аристократы разорвут страну на части. Без Императора, без абсолютного авторитета они начнут войну за передел земель, и не будет между ними никакого согласия, главы кланов объявят себя новыми Императорами, а их вассалы поднимут мечи, и они поведут за собой народы в братоубийственной войне. Колонии начнут отделяться, и у Мескии не останется ни сил, ни желания возвращать их обратно. В конце концов, не останется и следа от прежнего величия, нищета и голод, набирающие силу антимескийские коалиции. Империя умрет.

– Ха-ха! Слово в слово!

– Так он говорил?

– Так! И если ты тоже сразу пришел к этому заключению, значит, так и будет!

– Что именно он задумал? Как он собирается убить Императора?

– Мм… Это сложно для непосвященного. Существует двенадцатилетний цикл, – забормотал старик, – год бодрствования и одиннадцать лет сна, один засыпает и следующий просыпается. Первый, Второй, Третий, Четвертый, Пятый, Шестой, Седьмой, Восьмой, Девятый, Десятый, Одиннадцатый и наконец Двенадцатый. И вот когда Двенадцатый засыпает, а Первый просыпается, цикл замыкается! Тогда Темнота извергает огромный поток силы, которой и намерен воспользоваться наш хозяин! В этот момент он разб…

Старик дернулся и захрипел. Из его костлявой голой груди торчали два тонких черных пера. Я выхватил револьвер, поднял его и выстрелил в ташшара, быстро ползущего к разлому в куполе.

– Хватайте его! – взревел Симон, совершая головокружительный прыжок на ближайшую колонну.

Ташшары последовали за ним, малодиусы взвились вверх на широких кожистых крыльях, жешзулы оттеснили нас с Себастиной от своего старого сородича.

– Наружу, быстро!

– Паук… – прошипел старик, – уже скоро… совсем… скоро…

Я замер в надежде услышать еще хоть слово, но уродливая голова опрокинулась без сил, и старик затих навсегда. Мы ринулись прочь из дворца, а за нами, словно погоняемые стадным инстинктом, помчались пауки, крылатые жабы и громадные сколопендры.

– Он там! – гаркнул жешзул у парадного входа. – Они схватили его! За мной!

Ташшары облепили тело сородича-убийцы, вжимая его в прах. Он дергается, извивается, пытается достать их мощным кривым клювом. И кое-кого достал. На груди Симона видны глубокие раны, из которых катится густая, как смола, темная кровь. Я присел рядом с убийцей и аккуратно вырвал из его руки длинное тонкое перо… черное, твердое и острое, а еще тяжелое.

– Живые кинжалы. Растут прямо из тела. Хм, восхитительно. Скажи мне, дружок, зачем ты это сделал? Ты не желаешь свободы своему народу?

– Без толку, – вмешался Симон. – Он достал его.

– Кто достал?

– Хозяин, конечно!

– Что теперь?

– Он должен умереть. Хозяин сам вложил Слово в его уши, от этого не отвертеться, не спрятаться. Он раб.

– Хочешь сделать это сам?

– Он мой брат.

– Это не ответ.

– Я не позволю тэнкрису убить его.

Симон взмахнул рукой и порвал глотку убийце, но, даже захлебываясь кровью, тот продолжил жить и сопротивляться. Поэтому Симон ударил еще и еще раз, пока его брат не затих. И тело потащили прочь.

– Что теперь?

– Тень Тени мертв.

– А ты… не можешь говорить? Как работает это Слово? Почему ташшары не подчиняются хозяину, но и говорить не могут?

– Потому что таков порядок. Мы иные, мы подчиняемся лишь прямому приказу, а не переданному через чьи-то руки. Но он все же может запретить нам говорить. Ты получил все ответы, на которые мог рассчитывать. Малодиусы не скажут ни слова, жешзулы будут немы. Более того, хозяин может бросить клич, и они набросятся на тебя.

– Тогда я побегу.

– Беги, а мы будем защищать твою спину.

Громкий птичий крик вожака, и двенадцать ташшаров ринулись вслед за мной по улицам, по стенам и крышам домов. Унизительно бежать вот так, словно какому-то таракану от хозяйской подошвы, но если то, что наговорил старик, правда, мой враг колдун огромной силы, которому против своей воли подчиняется едва ли не вся столичная нечисть. Необычный и неприятный выкидыш судьбы. Хочет ли он моей смерти? Думаю, нет, иначе я был бы мертв уже давно. Но, как выяснилось, он хотел заманить меня в западню в день парада, а значит, что сейчас он с удовольствием посадил бы меня в клетку! Вопрос лишь в том, откуда он знал, что я стану помехой его плану? Дирижабль стрелял по городу, находясь на огромной высоте, чтобы просчитать возможность вмешательства одного-единственного тана, не владеющего магией, надо быть либо гением, либо великим перестраховщиком! Либо оракулом, но этого я не рассматриваю всерьез. Он знал, что я смогу предотвратить бомбардировку! Осталось понять, откуда он это знал?

Мысли гудят в голове роем рассерженных пчел, пока ступени мелькают под ногами, я бегу вверх по катакомбам к провалу в стене, по земляной кишке, вверх, в разрушенный храм. Очнулся лишь тогда, когда надо мной оказалось тусклое предзакатное небо. Светило клонится ко сну, и небосвод вновь покрывается мутной пленкой.

Я смертельно устал, ноги одеревенели, в легких бушует пламя, а в голове шумит прибой.

– Вы в порядке, хозяин?

– Дай только отдышаться!

Я задрал голову, пытаясь вдохнуть зимнюю прохладу, но глотаю лишь густую затхлость и мерзкий запах шеймалаяна, который ненавижу со времен войны. Словно все еще прозябаю где-то там, где мне угрожает смертельная опасность! Под землей, в мертвом городе, или на поле брани, под обстрелом малдизской артиллерии! Страх… он порождает в памяти худшие воспоминания.

– Ты еще не спасся.

Симон и его сородичи горгульями восседают на стенах разрушенного храма и следят за мной немигающими желтыми глазами.

– Уходи той же дорогой, которой пришел. Лишь оказавшись снаружи, ты обезопасишь себя. В какой-то степени.

– А вы?

– Мы спрячемся так далеко и глубоко, что у него не хватит времени, чтобы нас искать. Надеюсь, что мы смогли тебе помочь.

Ташшары исчезли.

– Идем, Себастина. Посмотрим, не обрушится ли сегодня на нас еще больше дармовых ответов?

Я отпустил кучера за четыре улицы до места назначения, оставшийся путь мы с Себастиной прошли пешком. Поднявшись на крыльцо, я потянул за кольцо. Сначала раздались быстрые шаги, и за дверью послышался громкий собачий лай. Чуть погодя последовали шаркающие шаги.

– Глэдстоун, пошел вон! Сегодня ты гулять больше не будешь!

Дверь открылась, и на порог вышел Инчиваль с бокалом бренди в руке. На его лице просматривался нездоровый бледный оттенок, под глазами залегли серые мешки.

– Инч, надо поговорить, – сказал я, откинув капюшон.

Мой друг вздохнул и с сомнением посмотрел на бокал. Глэдстоун просунул круглую башку сквозь дверную щель, увидел меня, усилил натиск, вырвался и прыгнул под ноги, напрашиваясь на ласку.

– А собаку не обманешь. Хм. – Инчиваль выбросил стакан на газон. – Приподними-ка подбородок, хочу присмотреться. Сомнения, знаешь ли.

– Что?

Прежде чем я успел что-то понять, сокрушительный апперкот сбил меня с крыльца и швырнул на дорожку. Весь мир принялся крутиться вокруг каким-то хороводом, и я весьма отстраненно почувствовал, что меня поднимают чужие руки.