Дети войны

— Пока я был на тайном этаже, — говорит Кори, — я искал Бету… Все время смотрел на наше небо, на звездную сеть. Но когда встретил во сне, не понял сразу, что это на самом деле, и…

Бета права, я не должен сердиться на него.

— Думаю, я должен еще кое-что рассказать тебе. — Кори теперь говорит твердо, смотрит прямо перед собой. Столько тайн. Я жду, что он скажет. — Наверное, совсем скоро Лаэнара и того полукровку, Эли, вернут в наш мир.

Я закрываю глаза, чтобы не выдать себя. Меня некому поддержать, я должен быть спокоен.

Я отправил Лаэнара с Эли, чтобы Лаэнар жил. Я должен был его убить, я почти убил его, но мне хватило сил отпустить их.

— Зачем? — спрашиваю я.

— Они нужны здесь, — отвечает Кори.

Раз нужны, значит, их возвращают не ради казни.

Я открываю глаза, поднимаю стакан. Вино уже не кажется мне таким жгучим и горьким.

— Могли бы забрать их уже сейчас, — продолжает Кори, — но хотят, чтобы Эли сам захотел вернуться.

Я помню его, полукровку из Рощи, считающего себя нашим врагом. Помню взгляд, серебристый, устремленный и отрешенный одновременно. Помню завороженные шаги по черным плитам и сердце, бьющиеся в одном ритме с душой города.

— Да, — говорю я. — Он не хотел уплывать.

Я смотрю, как тени ползут по столу, как медленно стекает с оплавленного края свечи капля воска, — и не могу промолчать, спрашиваю:

— За это меня судили? За то, что я отпустил их?

Кори качает головой:

— Нет.

Нет. Но за что же?

Я допиваю вино. Свод шатра двоится, плывет надо мной.

Скоро я все вспомню. Узнаю все.

20

Они уже все знали.

«Подожди вместе с остальными», — сказал мне Мельтиар и ушел из лагеря, туда, где его ждали личные предвестники и Кори. Я боялась, что меня начнут расспрашивать, — почему мы не тренируемся, что случилось, куда ушел лидер? — но все уже было известно.

Я села за стол, раскрыла коробку с едой. Вокруг меня тихо переговаривались воины нашего отряда, — все десять звезд собрался здесь, в столовой под открытым небом.

Это место пыталось уподобиться городу. Двумя ровными рядами выстроились стеллажи, между ними — столы и длинные скамейки. Но коробки на полках не были запечатаны, а кое-где и вовсе стояли плетеные тарелки и корзины. Столы были сколочены из распиленных бревен, годовые круги рассекали поверхность, запах свежей древесины еще был ощутим. Но аромат ломтей хлеба, лежавших передо мной, заглушал все, — такой глубокий и сладкий, что казалось, можно насытиться, вдохнув его.

Но я не могла есть. Даже чай пила с трудом, — вкус темных листьев переплетался в нем со вкусом лесных ягод, с днями наших скитаний.

«Не бойся за меня», — сказал Мельтиар, уходя. И я старалась быть спокойной, ждала, пока он вернется или позовет меня.

— Как долго, — сказала Анкэрта.

Она сидела рядом, обхватив ладонями чашку, и словно пыталась разглядеть что-то на дне. Ее темные волосы змеились, стремясь выбраться из-под повязки, но были стянуты крепко. Как и все, Анкэрта собиралась с утра на тренировку.

Я немного завидовала ей, — ее имя было длиннее двух слогов и звезда сияла ярко, видимая невооруженным глазом, редкость для простых воинов. И ее команду не распустили, — люди, близкие ей с детства, по-прежнему были рядом.

Но не все из них вернулись с войны. Из четверых осталось трое.

Мы были знакомы с Анкэртой всего несколько дней, но я уже не раз слышала от нее о погибшем. Его звали Эри. В команде все были одногодками, но Эри выглядел моложе остальных, и враги считали его младшим братом Анкэрты. Он погиб на третий день войны, неподалеку от Атанга.

Когда Анкэрта говорила о нем, ее голос становился тихим и только эхо чувств дрожало в кончиках пальцев. «Мы были у пророков после войны, — говорила Анкэрта. — Больше недели. Там, в пещерах, он мне все время снился. А теперь я просто чувствую его рядом, даже ближе, чем раньше. Он слышит меня сейчас». Я слушала ее и едва могла сдержать слезы, — они горели в горле, рвались наружу, — но глаза Анкэрты оставались сухими.

— Ты не знаешь, — проговорила она теперь, — зачем они это сделали? Зачем забрали у Мельтиара память?

Я хотела промолчать, — что я знаю об этом? — но не смогла.

— Там, наверху, — сказала я и удивилась тому, как твердо звучит мой голос, — происходят ужасные вещи.

Анкэрта взглянула на меня, готовая заговорить, и замерла.

Призыв пронесся сквозь мысли, — голос, неотличимый от звука флейты, без слов говорящий, что делать.

Я вскочила на ноги. Вокруг меня воины поспешно собирали оружие, устремлялись прочь, — на окраину лагеря. Мельтиар ждал нас там.

Его мысль коснулась души словно луч темноты — облеченная в слова теперь, звучащая только для меня.

Я говорил тебе, не бойся. Со мной все в порядке.

Сон уже обволакивал меня, качал на теплых волнах, так непохожих на волны моря. Влек меня все глубже, в темный покой. Я почти не чувствовала своего тела, — лишь отголоски наслаждения в нем, — я падала и парила, пространство вокруг меня искрилось. Яркие росчерки складывались в картины, проносились мимо, — сотни сновидений, я могла бы шагнуть в любое из них, но оставалась на краю яви. Мне хотелось, чтобы Мельтиар был рядом со мной и во сне.

Но Мельтиар не спал.

Сквозь марево дремоты я чувствовала каждое его движение и каждых вдох. Его руки блуждали в моих волосах, замирали на миг, скользили вниз, оставляли горячие следы на спине, повторяли линии тела. Сквозь волны забытья я пыталась дотянуться до Мельтиара, но различала лишь стену усталости. Такую высокую и несокрушимую, что даже сон не может ее одолеть.

Раз Мельтиар не может заснуть, значит и я не должна.

Усилием воли я вынырнула из марева полусна и открыла глаза.

В шатре было темно. Я лежала, уткнувшись в плечо Мельтиара. Отблески ночника текли по его коже, как лунный свет. Волосы расплескались по постели, черные на темных простынях. Я коснулась их, и Мельтиар обнял меня крепче.

Я вспомнила, почему не хотела засыпать.

Весь день я хотела спросить Мельтиара, что было утром, вернулась ли память. Но мы тренировались, на берегу и на корабле, среди ветра и плеска волн, — пока не стемнело. А когда вернулись в шатер, я забыла о словах.

— Ты что-нибудь вспомнил? — Такой простой вопрос, но голос едва меня слушался, словно я спрашивала о чем-то запретном.