Детский дом и его обитатели

Грустно и трудно об этом писать, но наша нынешняя педагогика как система начисто лишена такой нравственной категории, как сострадание.

О необходимости сострадания к детям не говорится и не пишется в методичках, оно даже не подразумевается, о нём не вспоминают и в самых показательных школах, где более всего озабочены лишь социализацией детей – то есть тем, насколько дети приспособятся к современному им обществу. А нравы этого общества, тем временем, всё более ужесточаются. Не исправлять дурное общество, а приспосабливаться к нему!

Сострадание – это вроде бы какой-то сентиментальный анархизм, о нём даже говорить неловко. А на самом деле оно необходимо детям – всем детям, не только сиротам, – как материнское молоко новорожденному.

Дети, открывая наш непростой и не всегда ласковый мир, сталкиваются с его острыми углами, набивают синяки и шишки, иногда разбиваются всерьёз, и сострадание – это естественное лекарство, которое помогает им выжить.

Многое допустимо в отношениях с детьми: не только ласковость, но и жесткая строгость, не только мягкость, но и суровая требовательность, не только ровный тон общения, но и педагогический гнев. Но жесткость и гнев эти, опять же, должны быть направлены не на разрядку растрепанных нервов наставниц, а на защиту ребенка от зла. Они должны иметь предохранитель – всё то же сострадание к детям, которое не даст гневу выйти из границ и сделать ребенка жертвой, а педагога нарушителем юридических и моральных норм. Увы, пока такие нарушения происходят сплошь и рядом. Горькая практика педагогики без сострадания – это, к сожалению, повседневная жизнь не только детдомов и интернатов, но и обычных школ.

Спросите ребят, любят ли они свою школу. Поинтересуйтесь письмами, приходящими в редакции газет и журналов от родителей учеников. И просто…

Приглядитесь к стилю отношений в современных школах, к чехарде экспериментов, к чудовищным нервным перегрузкам из-за повального формализма процесса обучения… Люди, имеющие сострадание, способны ли придумать такое?

Разумеется, публикация «Детского дома» вызовет возражения. И опровержения: ссылки на примеры с хорошими детдомами, где директоров называют мамами Зинами… мамами Катями… Они, безусловно, есть, о них мы нередко узнаем из умильных публикаций в газетах и журналах. Почитаешь такие и приходишь к мысли, что не только детдом, но даже школа для малолетних нарушителей – нечто вроде образцового заведения санаторного типа, которое многие дети и покидать-то не желают. В этих материалах есть и правда. Но вся ли это правда?

Нельзя сказать, что всё написанное Ларисой Мироновой – совершенно новое, доселе неизвестное. Журналисты не раз поднимали вопрос о безобразиях, творимых в детских учреждениях. Мне, как корреспонденту тоже известно, что повесть Мироновой отнюдь не фантастика. И всё же сознание, что детей-сирот у нас множество и что жизнь у них несправедливо тяжелая, пока ещё не овладело всеми. А проблема эта – не менее страшная, чем экологические катаклизмы, чем наркомания и токсикомания.

В послесловии Миронова пишет:

«Рассказанное здесь ударит по нервам. Пусть. Это вопль.

А от вопля люди должны вздрагивать».

Я уверен – вздрогнут. Все, кто прочитает. Кроме, пожалуй, работников всяких ОНО и Минпроса. Для них-то, для этих горе-работников, рассказанное в повести – никак не секрет. А поскольку знали и не кричали во весь голос, не били в колокола, не требовали взорвать, перетряхнуть систему. Значит, и сейчас промолчат. И не возмутятся. Потому что возмущаться – значит привлекать к себе внимание. А чем больше такая система привлекает к себе внимание, меньше у неё надежды на длительное благополучное существование.

«Литературная Россия», 02..02..90 номер 5 «К сердцу напрямую» Владимир Забавский

Прошло достаточно времени с тех пор, как наше общество вроде бы очнулось и открыло глаза на «невидимую» катастрофу мирных дней – на проблему детских домов, а вернее, проблему сиротства при живых родителях. Факты, один другого страшнее, посыпались на наши головы. Стали экстренно создаваться фонды, программы, отчисляться миллионные средства для изменения положения в этой области.

Но вправе ли мы успокаиваться? Не рождается ли на наших глазах новая трагедия? Где истоки общественной несправедливости? Эти и другие вопросы поднимаются в книге Ларисы Мироновой «Детский дом. Записки воспитателя», Москва, издательство «Современник», 1989 г.

Действие происходит в середине 70-х в сравнительно благополучном доме. Главная героиня, Ольга Николаевна, готовая отдать своё сердце детям с «не по возрасту уставшими душами», неожиданно открывает для себя какой-то дикий и противоестественный мир. Парадокс заключается в том, что противоестественным для неё оказывается не мир детдомовских детей, а мир взрослых, вполне образованных и зрелых дядь и тёть. Равнодушием и цинизмом поражены почти все работники этого «богоугодного» заведения, начиная с директрисы Людмил Семеновны и кончая кастеляншей, ибо так уж повелось здесь – «лучшие уходят, садисты приживаются»…

«Этика» детдома – «закон джунглей, если не ты сверху, то тебя подомнут…», «Воровство здесь процветает», «хамство и лень здесь узаконены»…

Думаю, что общая атмосфера ясна и читатель сам сможет ознакомиться с ней, открыв книгу. Поэтому остановлюсь на самых важных, ключевых проблемах этой хроники-исповеди. Сейчас много говорят о необходимости ломки стереотипов. Один из таких стереотипов в «Записках» – отношение к детдомовцам со стороны взрослых.

«Детдомовец – значит дебил» – такова его первооснова. Производные похуже – суть их можно выразить понятием «генетический детерминизм».

Чего только стоят рассуждения пионервожатой Татьяны Степановны:

«Они – генетические преступники», «материал с гнильцой», «разновидность животных»…

Что-то знакомое слышится в этих сентенциях, что-то очень похожее на расовые теории 30-х годов… Вот они, возможно, черные ростки фашизма! В проклёвывающемся социальном расслоении общества.

«Генетическая теория» достаточно популярна в вотчине Людмилы Семёновны, да и не только у неё – инспектриса из наробраза в открытую говорит о детдомовце: «Он генетически предрасположен быть холопом, так что права качать не будет».

Смотришь на этих людей и думаешь – вроде бы и не злодеи, люди, со своими недостатками. Что же заставляет их говорить о детях: «самое милое дело для детдомовца – работа в обслуге»?

Слепота? Цинизм?

С этих вопросов открывает Лариса Миронова иную грань своей книги, иную плоскость проблемы, ибо книга не только о детдоме, а, прежде всего о нас, о нашей жизни, нашей совести и о будущем нашего общества. Книга очень актуальна в наши дни, хотя с высоты 80-х многое, многое, описанное в ней, выглядит относительно «не страшно». Нет, например, садизма, изощренности, свойственных нашим дням, но зато есть беспокойство и боль за будущее, которое рождается сегодня, и зловещие черты которого уже вполне различимы. Имя им – бездушие, несправедливость, утилитаризм, именно они и способны породить самое злостное попрание прав ЧЕЛОВЕКА.

Страшно, но, читая книгу, начинаешь понимать, что зловещие утопии Хаксли и Оруэлла не так уж утопичны, как могло бы показаться…

Ведь то, против чего предостерегает Миронова, уже шествует победоносно по страницам сегодняшних газет и журналов, незаметно внедряясь в сознание масс в самых изощренно-невинных, казалось бы, формах.

Я с уважением отношусь к деятельности Детского Фонда им. Ленина, который возглавил писатель А. Лиханов, но чего стоит одна из его инициатив – «формирование детской промышленности» из детдомовцев. Создание «рабочих лицеев» при предприятиях (работных домов?!), где лицеисты будут изучать только рабочие специальности. («Правда», 14 октября 1988 г.) И это – с одновременным призывом необходимости для нашего общества формирования «интеллектуальной элиты».