Детство 2
Шрифт:
— Небось! — Согласился дружок, — Да и сто рублёв — ого-го! Денжищи! То-то бабка за меня порадовалась бы!
— Да! Пока помню, — Я чуть замедлил шаг, — Печка в классе — жуть просто!
— Алексей Степанович хороший учитель, — Заступился Санька насупливо.
— А я што? Просто не хозяин!
— Ну… да. Чево нет, тово нет!
— Напомнишь в таком разе о печнике. Уговориться с ним, да штоб в воскресенье с помощниками — раз! И в понедельник уже нормально, а не угар дымный по всей комнате. Самим же дышать.
— Кака-ая
Ученицы, собравшиеся в кучку, наконец-то заметили учительницу, и благовоспитанным ручейком растеклись классу, алея щеками.
— По какому поводу переполох в благородном курятнике? — София Ивановна настроена благодушно и посему позволила себе небольшую вольность. Девочки у неё воспитанные и славные, пусть порой и чрезмерно увлекающиеся.
— Надя…
— Наденька… — Загомонили девочки, но тут же застеснялись.
— Надя Гиляровская новую серию рассказов начала, — Встала Любочка Звягинцева, смущённо глядя на педагога, — да вот и зачитались — так, что и начало урока не заметили. Простите!
— Однако! — София Ивановна протянула руку, и через несколько секунд в неё легла тетрадь.
— Гм, — Сказала она через несколько секунд, — однако!
На лице педагога появилась сдерживаемая улыбка, но минуту спустя она всё-таки расхохоталась, что вызвало восторг всего класса.
— В прошлом году, — Начала она, глядя на Наденьку Гиляровскую, — у тебя появилась первая публикация в газете. Перевод Лондонской хроники спортивной жизни, если не ошибаюсь. Закрасневшаяся Надя вскочила и закивала отчаянно. София Ивановна одна из любимых учителей девочки, и такая памятливость нешуточно льстит.
— Это, — Чуть улыбнувшись такой реакции, учительница положила руку на тетрадь, — литература. Настоящая. Буду ждать публикации, для начала в газете.
И тишина… сменившаяся восторженными взглядами. Кудахтать, после недавнего сравнения с курятником, девочки не стали, но взгляды!
— Ма-ам! Представляешь?! — Донеслось из прихожей, — Меня… учительница похвалила… Софья Ивановна! И-и-и! Хвост Трубой… и сэр Мягколап…
Прерываю репетиции, и выхожу из комнаты. Раз! Вернувшаяся из гимназии Надя, не успевшая даже раздеться, повисла на шее. Засмущавшись, тут же отскочила.
— Ма-ам… представляешь?!
— Пока нет, — С трудом тая улыбку, отозвалась Мария Ивановна, — но очень хочу представить. — Ф-фух! — Выдохнула девочка, и начала рассказывать уже более-менее упорядоченно, иногда только срываясь на солнечные улыбки.
— … даже так? — Приятно поразилась хозяйка дома, — Сама учительница порекомендовала к публикации? Ну-ка…
Чтение вслух затянулось, прерываемое взрывами хохота. Смеялись до слёз, до икоты.
— С нашего разбойника сэра Хвост Трубой писала? — Поинтересовалась мать, — Похож! Только рисунков и не хватает.
— Ну-ка, — Санька выдвинулся вперёд с видом сомнабулы, — карандаш, карандаш…
На подсунутом листочке начал проступать кот —
почему-то в робин-гудовской шапочке на мохнатой башке. Листок в сторону… и начали появляться силуэты Мягколапа и прочих героев трёх коротеньких рассказов. Пока трёх.Наблюдаем за рисунками, как заворожённые. Здорово! А после услышанного это кажется каким-то волшебством. Вот они! Живые!
— Так вот, — Шепчу одними губами, — а ты говорила!
Но Надя не смотрит на меня и не слышит. Притулившись с левого бока к Саньке, она смотрит за появлением героев на свет.
Тридцать четвёртая глава
— Егорка! — Неверяще кликнула меня знакомая торговка пронзительным голосом, прорвавшимся через чаячие крики товарок, — Никак ты?!
— Не, Мань, перепутала, не я то, — Отвечаю с видом самым што ни на есть серьёзным и строгим, отчего баба теряется. Подавшаяся было вперёд, она сызнова кулем оседает на корчагах, лупая заплывшими глазами.
— А! — Отмирает она чуть погодя, когда вокруг зашелестели смешки и хохоточки, — Ишь! Ха! Здорово вышло-то! Ты как? По делам, или соскучился по Хитрову рынку.
— Всего по чутка, — Останавливаюсь рядышком, на утоптанном грязном снегу, смешавшемся с остатками еды, окурками цыгарок и харчками, — Дружков-приятелей навестить, да и дела кое-какие обкашлять.
— Сама-то как? — Интересуюсь вежественно, — Хахаля не переменила?
— А! — Махнула та рукой, рассмеявшись визгливо, — И не единого! Толку-то! По мущинской части они всё больше на водку налегают, а кулаком в глаз чаще получаю, чем промеж ног залазят!
— Известно дело, — Соглашаюсь с ней, — водка! Тут или пить, или по бабам гулеванить, а на всё сразу и здоровья не хватит!
— Да где ж таких промеж нас взять-то? — Удивляется она, — Штоб без водки!?
— Не зазнался, — Торговка съестным, закутавшаяся от мороза матрёшкой, глядела вслед мальчишке, здоровкающемуся по рынку со всеми встреченными многочисленными знакомцами.
— Погоди, успеется! — Кликушеским тоном сказала товарка, — эвона куда влез, а?! Не на рассамый верх, но для нашего брата так и ого! С Иванами ручкается и дела ведёт, как так и надо!
— Да он и сам, почитай… — Попыталась было пустить сплетню вредная Безпалиха, но была зашумлена соседками.
— Думай, што говоришь! — Ярилась Маня Корноухая, — Сам, ишь! Он хоть и Хитровский, но в ночных делах не замечен, хотя и зазывали! Ишь!
— Да я што?! — Отбивалась растерянная Безпалиха, — рази то в укор!?
— В укор иль в почёт, а чужова не приписывай! — Отрезала Корноухая.
— Сёмочка? — Вгляделся я в ссутулившуюся фигуру, — С трудом узнал! Скукожился весь в себя так, што прямо ой!
— Помяли, — Вяло отозвался он, жамкая руку, — в драчке-то. И ведь веришь? Самое обидное не то, што помяли, а то, што ни за што! Перепутали, мать их ети! Потом стояли, тряслись, чуть не сцались в штаны, а толку? Рёбра-то поломаты!