Детство Чика

– Некий, – сказал он, – по-русски означает странный.

– Хо! Хо! Хо! Хо! – удивленно заохали слушатели. Отохав, один из них спросил:

– Неужели полковник Левдиков уже тогда знал, что он странный?

– Полковник Левдиков – это полковник Левдиков, – важно кивнул рассказчик, – учтите, когда он на фаэтоне проезжал по Одессе, генерал-губернатор дрожал. А теперь слушайте, что дальше происходит! Через год наша мухусская полиция задерживает молодого человека, похожего по приметам. Начальник полиции, уже зная, что наша землячка во время ограбления парохода была на борту, вызывает ее и устраивает очную ставку.

– Кого ее? – спросил один из слушателей.

– Как кого? – удивился рассказчик и повернулся к распахнутым дверям дома.

Все повернулись к распахнутым дверям. И Чик повернулся к распахнутым дверям, хотя понимал, что это глупо. Оттуда сейчас вышли музыканты и стали приближаться к поминальным столам. Один из них вытряхнул слюну из мундштука неведомого Чику инструмента и снова ввинтил его. Чик вспомнил то чудесное, грустное, удивительное, что он испытал, когда у гроба заиграла музыка, и ему было неприятно осознавать, что музыкант вытряхнул именно слюну, но, увы, он точно знал, что это была слюна.

В это время два фаэтона, отцокав по мостовой, остановились возле дома. Из одного фаэтона вышла женщина с двумя детьми, а из другого вышел плотный мужчина средних лет в белом чесучовом кителе, в темных брюках галифе и маслянисто сверкающих сапогах.

Фаэтонщик осторожно снял с сиденья венок, обвитый лентой, и поднес женщине. Женщина, подправив на венке ленту, подставила его мальчику и девочке, подтолкнув их к обеим сторонам венка. Женщина стала сзади, мужчина присоединился к ней, дети приподняли венок, и маленькая процессия стала торжественно входить во двор.

– Арутюн приехал, – зашелестели многие сидящие за поминальными столами и обернули головы в сторону вошедших во двор.

Чик сразу узнал мальчика. Это был тот самый велосипедист, который недавно обыграл его в пух и прах. Маленькая процессия поравнялась с местом, где стоял одинокий князь. Мужчина что-то сказал своим, и они остановились. Мужчина крепко пожал руку князю. Потом дети приподняли венок, и семья медленно двинулась в сторону распахнутых дверей дома. Заметив музыкантов, сидящих за столом, мужчина небрежным движением руки дал им знать, чтобы они следовали за ним.

Музыканты суетливо повскакали и стали подбирать инструменты.

– Дайте перекусить, – сказал один из них, продолжая сидеть.

– Ты что, не видел, кто зовет? – обернулся к нему другой. – Давай, давай!

Музыканты быстро собрались и вошли в дом. Вскоре оттуда стали доноситься приглушенные звуки музыки.

– Повезло ребятам, – восторженно кивнул рассказчик в сторону музыки.

– Чем? – спросил рыбак.

– Дай бог мне столько здоровья, сколько он им отвалит, – пояснил рассказчик и добавил: – Он десять лет работает приемщиком скота на бойне и за это время ни разу не взял зарплаты. Расписывается и – бухгалтерам на чай! Учтите, в наше время скот золотом хезает – только подбирай!

– Хо! Хо! Хо! Хо!

– И вот, значит, – продолжал рассказчик, – начальник полиции вызывает ее для опознания. Так у них это называется. Она мне потом все рассказала. Мы же с ней выросли на Первой Подгорной. С детства были как брат и сестра. «Как только я вошла в кабинет, – говорит она мне потом, – я его сразу узнала». – «А он?» – говорю. «А он, – отвечает она, – я думаю, еще за дверью меня узнал. Ты бы только видел взгляд его желтых глаз!» – «Какой взгляд?» – говорю. «Ну, как тебе сказать, – говорит и немного так задумалась. – Начальник полиции у меня спрашивает, как тот вошел в каюту капитана, как они вышли вскрывать почту, как садились в шлюпку, как раздался выстрел. Все спрашивает. Около часу расспрашивал. А этот стоит возле стола начальника и, не поворачивая головы, – то на меня, то на него. И ни разу не шевельнул головой!» – «Неужели ни разу?» – спрашиваю. «В том-то и дело, что ни разу! – говорит. – Знаешь, – говорит, – как смотрит овчарка, когда двое разговаривают в комнате?» – «Как смотрит, – удивляюсь я, – что я, овчарку не видел?» – «А вот так смотрит, – говорит. – Овчарка лежит, положив голову на лапы, и, если в это время двое разговаривают в комнате, она своими желтыми глазами то на голос одного, то на голос другого, а голова как лежала на лапах, так и лежит. Вот так и этот целый час то на меня, то на начальника своими желтыми глазами, а головой ни разу не шевельнул». – «А-а-а, – говорю, – теперь дошло. Вот почему ты не призналась!» – «Еще бы, – говорит, – я его не признала, и полиция его отпустила». – «А чего же они не дождались капитана?» – говорю. Когда она мне это рассказывала, с капитаном у нее уже все было кончено. И вот она тяжело так вздохнула и говорит: «Не знаю… Может, начальник полиции его еще больше испугался… Он ведь и на него смотрел, не поворачивая головы».

Вот как это было! Но дальше слушайте, дальше! Через полгода капитан узнал, что начальник полиции вызывал ее по этому делу. Он сам пошел в участок и убедился, что задержанный и отпущенный был тот самый человек. Наверное, фотокарточку показали. Но он в полиции ничего не сказал, а с ней порвал!

Он же все-таки был мужчина. А желтоглазый его унизил. Я забыл сказать, что, когда он с маузером вошел в каюту, он сперва отнял у капитана пистолет. При любимой женщине отбирает оружие! Настоящий мужчина такое не забывает! И теперь, конечно, она, сделав вид, что не узнала его, фактически предала капитана. Так получается, если со стороны капитана посмотреть. И он с ней порвал!

В следующий заход «Цесаревича Георгия» капитан не вышел на берег, а вахтенный матрос не пустил ее на борт. Бедная, бедная чуть с ума не сошла! Когда пароход отошел, она бросилась в море, и боцман пристани вытащил ее еле живую! Откачали!

Тут рассказчик взглянул на рыбака и, что-то вспомнив, сказал:

– Ах, вот откуда ты взял, что девочка упала в море! У вас все перепутали. Ограбление парохода, женщина в море, странный абрек!

– Килянусь детьми, как слышал, так и рассказал! – ответил рыбак и положил обе руки на сердце.

Компания выпила еще по стакану вина и закусила. Человек в белом чесучовом кителе вышел из дому вместе с женой и детьми. Распорядитель подскочил к нему и, широким жестом указывая на столы, пригласил садиться. Тот кивнул ему, а потом, повернувшись к фаэтонам, что-то сказал распорядителю. Распорядитель ринулся через двор, издали рукой показывая фаэтонщикам, чтобы они сейчас же шли к столам. Те мгновенно его поняли и вошли во двор.

Человек в белом чесучовом кителе и маслянисто сверкающих сапогах благодушно и важно приближался к столам. Отвечая на приветствия, он кивал во все стороны. Он выбрал пустое пространство возле Чика. Расселись. Рядом с Чиком хлопнулся сын, дальше скрипнул стулом глава семьи, дальше его жена и дочка. В Чике шевельнулось и ожило его старое любопытство к богатым.

– Арутюн-джан, хорошо выглядываешь! – крикнул какой-то человек и восторженными глазами посмотрел на белый китель.

– Тьфу, тьфу, не сглазить, – ответил тот и, приподняв скатерть, постучал по деревяшке стола, – еще один пятнадцать лет вот так хочу. Больше не надо!

Растопырив руки, он погладил себя ладонями по широкой груди и посмотрел во все стороны, давая всем оглядеть свою ладную, плотную фигуру, которую он хочет сохранить в таком виде ровно пятнадцать лет.

– Еще пятьдесят лет, Арутюн-джан! – щедро выбросив вперед руку, предложил ему тот как бы в благодарность за внимание к его словам.

– Не, не, не… Еще один пятнадцать лет! – повторил свои условия белый китель и, похлопывая себя по широкой груди, дал всем оглядеть свою ладность. – Больше не хочу!

После этого он плеснул себе в тарелку лобио, налил вина и выпил за упокой души умершей.

– Бедный князь, – вздохнула его жена, оглядываясь на князя, – как он ее любил! Говорят, он ее перед смертью носил на руках по этому двору. Она прощалась с жизнью… Ты минэ никогда не носил на руках!

– Ты начни умирать, – спокойно предложил человек в белом кителе, окуная лаваш в лобио и отправляя его в рот, – я тебя от Мухуса до Еревана на руках пронесу!