Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени

Из Москвы она поехала в Ленинград, а там – на дачу, как обычно. У Сони появились новые знакомые. Один из них, Юра, жил на даче своего деда-профессора, в большом деревянном доме с башенкой, где Аня с Соней часто бывали. Друзья Юры говорили на жаргоне, который был Ане не знаком: клёво, герла, хаза. «Мой папан с твоим батоном опять почапали за пойлом», – сообщил Юре его дружок Костя, войдя на круглую застекленную веранду второго этажа и подсев на диван к девочкам. Вскоре внизу хлопнула входная дверь, Юра насторожился, резко поднялся и пошел к лестнице. Внизу послышался шум передвигаемых стульев, грохот падения, громкий голос Юры «где жрешь, там и срешь» и невнятное мычание его отца. Костя поднялся. «Опять накирялись. Ну, я похилял, мой фазер мог и по дороге отключиться. Чао, бамбины».

Соня рассказала Ане, что Юрин папа был очень красивый, и после войны в институте девушки ему проходу не давали. Юрина мама, некрасивая дочка заведующего кафедрой, влюбилась в него, но он ее не любил, и она забеременела от него, чтобы заставить на себе жениться. Когда он стал напиваться с тоски, говорила: «Пусть лучше пьет, чем ходит по бабам». А теперь у нее есть любовник-доцент, и она хочет с дядей Сашей развестись. Жалко его все-таки. Один раз, когда он был трезвый, он ходил с ними на пляж, и Аню поразила его спина с вырванным куском мяса на боку – след фронтового ранения. Аня знала, что отец помогает Юре с русским и литературой, по которым Юра с трудом тянет на четверку, а мечтает о медали. Однажды Юра должен был переписывать сочинение по Маяковскому, за которое получил двойку, и отец предложил написать за него, чтобы показать, как надо. Юра переписал отцовский текст, сдал и получил пятерку. Способный, видимо, был дядя Саша. Он с пятнадцати лет жил один: его отец, «братишечка», после революции достиг больших высот и был в тридцать седьмом арестован. Забрали и его жену «из бывших». Она вернулась из лагеря и жила с семьей сына. Эта высокая угрюмая женщина совсем не походила на дворянку в Анином представлении. Юра с трудом терпел ее, как и всё, связанное с отцом. Вот тебе и «пусть пьет, чем ходит по бабам!». И все страдают в этом большом, старом дачном доме.

В Ленинграде Аня сходила в Малый оперный на «Летучую мышь», которая так ей понравилась в постановке Свердловского театра оперетты, гастролировавшего недавно в Гиперборейске. «Ах, до чего же, боже, боже, выйти замужя хочу», – пела молодая девица со смешными хвостиками, подпрыгивая от нетерпения. Умора! Но в ленинградском варианте этого эпизода не было, и вообще эта «Мышь» была вся какая-то голубая и стерильная по сравнению со свердловской.

59

Музыкальная школа осталась в прошлом, и у Ани появилось свободное время. Она записалась в волейбольную секцию ДСШ при спортзале титано-магниевого комбината, больше участвовала в художественной самодеятельности. Они организовали в классе ансамбль – Аня играла на пианино, Вова Тараканов на баяне (он тоже окончил музыкальную школу), шесть человек пели. Еще ей предложили петь в школьном женском квартете, что очень ей нравилось. «Зеленою краской в семнадцатый раз окрасила клены весна, и двор, где росли мы, стал тесен для нас, и улица стала тесна. Свой путь прокладывать пора ребятам с нашего двора, пора, пора, пора». Казалось, они пели о себе.

В ноябре у 10 «Б» была вечеринка в школе. Открыв дверь своим ключом, Аня заглянула из прихожей в спальню родителей, которые, лежа на кроватях, молча смотрели на нее. «Что случилось?» И тут папа стал кричать страшно, грубо. Он говорил, что она распущенная, что позволяет садиться себе на голову, что-то еще – обидное, несправедливое. Аня стояла в дверях в пальто, с упавшим сердцем и ничего не понимала. Мама пыталась, но не не смогла остановить извержение брани. Папа продолжал бушевать. В конце концов Аня услышала, что, оказывается, кто-то позвонил из школы, что она попала под машину. Родители в панике позвонили в милицию и в «скорую помощь». Как они, должно быть, перепугались!

Кто бы это мог быть? Зачем? За что? Кто у них в классе на такое способен? А папа тоже хорош – вместо того чтобы обрадоваться, что она жива и невредима, так на нее набросился. «Надо уметь показывать зубы не только в улыбке», – повторил он свою коронку. Вообще-то папа прав, нужно уметь постоять за себя, и она все время этому учится. Нельзя позволять подлецам брать верх, нужно делать все, что можно, чтобы справедливость восторжествовала. Но что она могла сделать в этом случае, непонятно. А вот то, что она не стала оспаривать несправедливую четверку на экзамене в музыкальной школе, она себе никогда не простит. И тогда, кстати, родители ее ничем не поддержали.

На следующий день Аня узнала, что позвонил к ней домой Рэбер, и в учительской с ним был Фихте. Ане говорили раньше, что Рэбер чувствует себя оскорбленным, что он, ариец, должен находиться в одном классе с еврейкой. Но у него мать цыганка, какой же он ариец?! Он и похож больше на мать. Но главное не в этом – пусть сколько угодно считает себя арийцем – а в жестокости, проявленной по отношению к ее родителям. Папа узнал в справочном телефон Рэбера. Мужчина, снявший трубку, выслушал папу и сказал, что у него нет сына. Соврал, или это другой Рэбер, непонятно.

Дедушка предложил отправить Аню в Ленинград, чтобы она там окончила школу. Они рассказывали про английскую школу, где училась Соня, про замечательную туристическую секцию во Дворце пионеров, в которую она записалась, какие у нее там хорошие товарищи. Они ходили с палатками в зимний поход на лыжах (им сделали на заказ специальные палатки с печками), а летом пойдут в поход по Южному Уралу, где Аня никогда не была. Дед и раньше предлагал ей переехать, но Аня не захотела уезжать от родителей, расставаться с Гиперборейском, а теперь, когда всего полтора года осталось до окончания школы… В следующем полугодии у них будет практика по КИПу на калийном комбинате, как с этим быть, непонятно. Ясно, что здесь она сможет получить золотую медаль, а там будут новые учителя – как то они к ней отнесутся? В знаниях своих она была уверена, но уже убеждалась не раз, как много зависит от учителей. Попадется какая-нибудь Курица или Валентина Ивановна, а времени остается так мало… И ведь не все ребята такие, как Рэбер и Динарка. Вот недавно Астахова, взяв Анину худую кисть своей пухлой ручкой, сказала: «Фу, Анька, какие у тебя рабочие руки! И подбородок двойной». «А у тебя тройной», – сказал стоявший рядом Гришка. Аня была рада заступничеству, пусть и по мелочи, ведь сама бы она ничего подобного сказать не могла, говорить людям неприятное противно ее натуре. Гришка хороший и очень независимый, единственный в классе в комсомол не вступил. Аня комсомолка и хотела этого, но Гришку уважает за то, что он поступает так, как считает нужным, хоть это и непросто – идти против большинства.

60

Еще в начале года было решено в зимние каникулы поехать всем классом в Ленинград. Те ребята, которым родители разрешили поехать, несколько раз ходили на железнодорожную станцию разгружать товарные вагоны, чтобы заработать на поездку. Аня работала вместе со всеми – она обязательно поедет тоже. Они будут ночевать в спортзале на матах в одной из ленинградских школ, и Аня сходит на пару дней к деду с Симой, повидается с ними и с Соней. Их сопровождали Эвелина Семеновна и Сергей Прокофьевич. Настроение от поездки было окрашено «Рыжей девочкой» – ее пели везде по радио, и они сами ее напевали: пам-па-ру-ра, па-ра-ру-ра-ру-ра. Аня рада была, что поехала с ребятами, но зимой в Ленинграде было не так хорошо, как летом. Дни короткие, утром и вечером темно, и город обдавал холодом и отчуждением. Может быть, это груз истории, чужих судеб, который летом на свету улетучивается? Интересно, может ли такой город стать для кого-то совсем-совсем своим? В Гиперборейске все по-другому, хотя он на той же широте. Там рядом могучая природа, у которой современность отвоевала себе небольшую площадку. Природа вечная, поражает своей огромностью, но груза ее не ощущаешь – наоборот, она утешает, лечит. Груз вечности не так тяжел, как груз истории.

Их поездкой заинтересовалось местное гиперборейское телевидение, предложили сделать передачу. В студию отправили Аню. Она взяла с собой акварели города, которые нарисовал после поездки Серега Иванов, и показала их, рассказывая о путешествии. Родители смотрели передачу у знакомых, дома у них телевизора не было – они специально не покупали, чтобы Аня не тратила время на сидение перед ящиком, хотя почти у всех в классе телевизор был. Аня выступала в форме с белым передником, наверно, в последний раз: в одиннадцатом классе им разрешат вместо формы носить в школу темные платья, и Аня уже заказала свое в ателье. Последний раз она уложила косы сложной корзиночкой, прикрепив сбоку большой белый бант: в конце учебного года она неожиданно для всех подстриглась. «Раньше ты ходила, как королева, а теперь – обыкновенная девочка», – сказала, встретив ее на улице, учительница литературы Марья Макаровна. В ответ на Анин рассказ об этом мама вспомнила своего школьного военрука по фамилии Сирота-Казанский, который сказал ей: «Вместо того чтобы подавать пример другим, вы плететесь за расхлябанной толпой». Почему учителя любят делать такие заявления, как будто они на сцене? А на уроке военного дела он диктовал им определения: «Человек, посоженный на лошадь, – конница. Человек, ссоженный с лошади, – пехота». А у Ани в школе все учителя к ученикам обращаются на ты, и у них нет военного дела, как в тридцатые годы, – интересно почему? Зато у мамы в школе не было домоводства.

Учебный год уже закончился, и 10 «Б» договорился встретиться у лодочной станции в парке на пруду. Войдя в парк, Аня издали увидела шедшую навстречу Марью Макаровну рядом с молодым мужчиной. Они быстро свернули в сторону, сделав вид, что не заметили Аню. Значит, это правда, что Макара гуляет со своим бывшим учеником? Ей уже под сорок, замужем никогда не была. Если бывают некрасивые женщины, то это она: круглые очки на квадратном лице, чуть сутулая, плоская сзади фигура без талии, почти никогда не улыбается. Маленький воробышек на высоченных каблуках. Очень внимательно смотрит. Но что-то в ней привлекает, и дело не в том, что Аня любит ее предмет. Макара их учит думать, требует «свои мысли» в сочинениях. Недавно она задала им учить наизусть «Деревню» Пушкина. Накануне в школе был концерт, и никто не успел выучить. Это ведь не «Зима! Крестьянин, торжествуя…», которая сама запоминается.