Детство и юность Катрин Шаррон
Шрифт:
— Ты что, не узнаешь Кати? — спросила она ее.
— Нет, — пролепетала девочка.
Катрин заглянула под стол, чтобы проверить, не ползает ли там на четвереньках, по своей привычке, Клотильда. Но под столом никого не было, и тогда Катрин вдруг осенило: да ведь эта темноглазая девчушка, крепко стоящая на прямых ножках, и есть Клотильда!..
— Клотильда… — сказала она и хотела взять девочку на руки, но та вырвалась и убежала к Франсуа. Брат изменился мало. Он лишь немного пополнел, да на щеках теперь играл румянец. Нога Франсуа по-прежнему покоилась на стуле, но чувствовалось,
Крестная Фелиси навела порядок в комнате, затем набросила на плечи коричневую шерстяную шаль.
— Значит, так… Раз Кати вернулась, я отправляюсь восвояси. Теперь она будет присматривать за вами, Мария…
Потом, обернувшись к отцу, неловко переминавшемуся с ноги на ногу у кровати, сказала повелительным тоном:
— А вы, Жан, не давайте Марии вставать с постели раньше времени.
Спешить нечего.
Отец, не зная, что ответить, молча теребил кончики длинных усов.
— Вы слышали? — повысила голос Фелиси. Вместо отца отозвалась мать:
— Ну конечно, Фелиси, не беспокойтесь, пожалуйста, за меня.
Толстуха взглянула на мать и печально покачала головой.
— Не нравится мне ваш вид, Мария, — шумно вздохнула она. — В вашей жизни только этого не хватало!
Кивком головы крестная указала на крохотное существо, лежавшее рядом с матерью, взяла свою черную соломенную кошелку, потрепала Катрин по щеке и ушла, отдуваясь.
Теперь Туанон укладывали в деревянную колыбель, принадлежавшую прежде Клотильде. Сама же Клотильда спала вместе с Катрин. Старшей сестре казалось, что рядом с ней большая кукла, одна из тех, которыми она изредка любовалась в витрине игрушечного магазина на Лиможской улице. Катрин очень нравилось возиться с Клотильдой, одевать ее, обувать, причесывать. Но времени у нее было в обрез: приходилось то распеленывать, то запеленывать Туанон, готовить обед, мыть посуду, убирать дом.
— И зачем она им понадобилась, эта Туанон? — спросила однажды Катрин у Франсуа.
— Откуда я знаю, — хмуро процедил он сквозь зубы. Однако в остальные дни Франсуа вовсе не был мрачен. Время от времени девушки из Ла Ноайли приходили к нему с заказами, и он вручал им складные веретена или разборные прялки, которые за этот год научился мастерить. Девушки болтали и шутили, и Франсуа смеялся вместе с ними.
Мало-помалу Клотильда перестала дичиться Катрин. Она доверчиво протягивала ей ручонку, и обе девочки отправлялись бродить по мокрым полям и лесам, разыскивая в холодной траве или опавшей листве всякие мелочи, казавшиеся им настоящими сокровищами.
Мать недолго оставалась в постели. Встав, она показалась Катрин еще более хрупкой. Отрезанные цыганом косы снова отросли, и, когда мать распускала по плечам их густые пряди, казалось, что она вот-вот рухнет на землю под их тяжестью.
Туанон приобретала понемногу человеческий облик: личико ее разгладилось, крошечные прищуренные глазки смотрели уже осмысленно и даже лукаво.
— Так выглядят, наверно, китайцы, — замечал Франсуа, вызывая этим гнев отца.
— Туанон — вылитый портрет моей покойной матушки, — уверяла мать.
Глава 21
Снег выпал, растаял, снова выпал и снова растаял. Слишком
влажными были земля, трава и деревья, чтобы он мог продержаться долго. Наступило 1 января 1881 года.Каждый год в этот день Крестный дарил Катрин серебряную монетку.
Девочка встала чуть свет — до того ей не терпелось встретить Крестного с его подарком. Утро промелькнуло быстро. Праздничное настроение не покидало Катрин; она смеялась, строила веселые рожицы, старалась рассмешить Клотильду. Мать была, как всегда, печальна. «Что-то он нам принесет, этот год? — прошептала она, когда отец поцеловал ее, поздравляя с праздником. И добавила: — Верно, не суждено еще нам в этом году собраться всем вместе под одной крышей…»
Руки ее устало опустились на колени, и она умолкла.
Когда солнце коснулось голых верхушек старых ясеней, терпению Катрин пришел конец. Воспользовавшись тем, что родители заняты своими делами, девочка незаметно выскользнула из дома, побежала по тропинке, ведущей к шоссе, и, достигнув предместья, быстро зашагала вверх по улочке, мимо хибарок Ла Ганны. Чем ближе подходила Катрин к центру городка, тем чаше встречались ей группы детей, деловито перебегающих от дома к дому. В одной из таких групп Катрин увидела Орельена с Жюли и ускорила шаг, надеясь, что они ее не заметят. Но Орельен тут же догнал ее и хотел увести с собой:
— Пойдем! Ну, пойдем же с нами!
— Мне некогда.
Все же Катрин подошла к группе, где стояла Жюли. Высокий мальчуган отделился от других детей, подбежал к входной двери, дотянулся до звонка.
Через минуту послышались шаркающие шаги, дверь отворилась, и на пороге показалась женщина в папильотках. Дети запели рождественский хорал.
Женщина приподняла подол платья, пошарила короткой пухлой рукой в кармане нижней юбки и бросила певцам несколько медных монеток. Началась свалка. Через минуту к Катрин подошла торжествующая Жюли.
— Смотри, — сказала она, разжимая кулак, — смотри, я уже набрала с утра целых десять су!
«Ничего, у меня будет столько же, — подумала Катрин. — И не придется ползать за ними на коленках по грязи».
— Оставайся с нами, — предложил Орельен, — мы потом пойдем в булочную покупать крошки от пирожных.
— Не могу, меня ждут, — ответила Катрин и ушла.
Проходя по улицам, она все время думала о серебряной монетке, которую подарит ей Крестный. Интересно, почему он не пришел к ним сегодня? Может, заболел? Нет, скорее всего, это жена-сиротка его не пустила. Вдруг сердце у Катрин забилось: а что, если Крестный перебрался на другую квартиру? Или вообще уехал из Ла Ноайли, не предупредив их? Нет, нет, этого не может быть!
Когда центр города остался позади, Катрин почувствовала, что ноги у нее отказываются идти дальше. «Только бы найти дом Крестного, — твердила она про себя. — Если я его не найду, у меня не хватит сил на обратную дорогу!»
Наконец какая-то старуха указала Катрин нужный ей дом. Ошибиться было невозможно: двор, заваленный досками и брусьями, красноречиво свидетельствовал о том, что хозяин дома — плотник.
Катрин открыла дверь и вошла в кухню. Берта, маленькая жена Крестного, испуганно уставилась на нее.