Детство и юность Катрин Шаррон

— Ты не сделаешь этого, Кати!

— Придется…

— Тогда я поеду вместе с тобой!

Клотильда, сидевшая в траве, захныкала.

— Есть хочет, — вздохнула Катрин. — Надо идти домой.

Орельен нагнулся, взял ребенка на руки, и они побрели назад к дому.

Катрин шла налегке, болтая руками, и уже не грустила больше. Орельен шагал рядом, стараясь идти в ногу. Временами он останавливался, чтоб отдышаться: Клотильда заснула у него на руках.

Глава 17

Скоро наступили холода. Несколько дней с северо-востока дул режущий, ледяной ветер. В мгновение ока он обнажил деревья, сорвав с них последние желтые листья. Даже на кухне было холодно и неуютно. Каждый день после полудня Катрин вместе с Жюли и Орельеном ходили в ближний лес за хворостом; они складывали его в большой деревянный ящик на двух колесах и везли домой.

Но этого запаса хватало ненадолго. Примостившись на своем стуле перед очагом, Франсуа дрожал от холода. Орельен, Жюли и Катрин приносили ему с Городской площади полные пригоршни каштанов. Франсуа вырезал на их мякоти знакомые лица и раскладывал свои скульптуры перед очагом для просушки.

— Вот Робер, — говорил он, показывая на голову с низким лбом, крупным носом и угрожающе сжатыми губами… — А вот папаша Манёф!

И действительно, в облике этого гнома можно было без труда узнать морщинистое, желтоватое лицо хозяина фермы, его злые, глубоко запавшие глазки.

Как-то раз Жюли попросила:

— Слушай-ка, Франсинэ, ты не можешь сделать мне новое веретено?

— Почему бы и нет, — отвечал юный скульптор, — почему бы и нет… Только мне нужен образчик.

— Я принесу тебе то, которое сломала.

Жюли убежала и тут же вернулась с обломками веретена.

— Найдите мне кусок дерева такого же размера, — потребовал Франсуа.

Теперь уже убежал Орельен и скоро возвратился с дубовым обрубком.

Франсуа тут же принялся за работу. Дерево было твердое и неподатливое, но мальчик трудился, не жалея сил. Острым лезвием ножа он снимал с дерева тонкие стружки, поглядывая то на сломанное веретено, то на обрубок, который держал в руках. Работая, Франсуа по привычке насвистывал веселый мотив.

Друзья с восторгом следили за ним. К вечеру новое веретено было готово.

— Дай! — нетерпеливо протянула руку Жюли.

— Погоди, — возразил Франсуа. И, заметив на ее лице разочарование, добавил: — Завтра получишь… Надо еще кое-что сделать!

Наутро Жюли захлопала от радости в ладоши, обнаружив на веретене свои инициалы: «Ж» и «Л», выжженные по гладкой поверхности дуба и переплетенные между собой.

— Ни у кого во всей округе нет такой красоты! — восхищалась Жюли.

Она прижала веретено к груди и убежала, позабыв от избытка чувств поблагодарить молодого мастера.

Вскоре она вернулась в сопровождении соседки, тощей женщины неопределенного возраста. В руках ее был обрубок дерева.

— Вот, — сказала женщина, — я увидела у Жюли веретено, которое ты ей смастерил, и хочу иметь такое же, и тоже с буквами. — Она посмотрела на Франсуа и добавила: — Я дам тебе два су.

— Какие буквы надо вырезать?

— Откуда я знаю? Меня зовут Антуанетта Дюбрёйль.

— О! — сказал Франсуа. — Значит, нужно «А» и «Д». Это трудные буквы.

Придется прибавить еще одно су.

Орельен стоял рядом, улыбаясь. Соседка обернулась к нему:

— Верно он говорит, что эти буквы трудные?

— Самые что ни на есть трудные во всем алфавите, — заверил ее Орельен.

Женщина заколебалась, поглядывая то на Франсуа, то на Орельена.

— А они хоть будут красивые, эти «А» и «Д»?

— В монастырской школе я всегда получал награды за чистописание, отрезал Франсуа.

— Ладно, пусть будет три су, — вздохнув, согласилась женщина. Как только за заказчицей захлопнулась дверь, Катрин, Орельен и Жюли заговорили разом, перебивая друг друга.

— Я так боялась, что она уйдет! — восклицала Катрин.

— Франсуа скоро станет богачом! — ликовала Жюли.

— Я здорово ответил ей! — твердил Орельен.

А Франсуа молчал и только поглядывал с улыбкой на друзей, безмолвно наслаждаясь своим триумфом.

С тех пор не проходило дня, чтобы какая-нибудь соседка не являлась к Франсуа заказать себе новое веретено. Мальчик постепенно совершенствовал свое мастерство и, вырезая на дереве инициалы заказчицы, нередко украшал буквы звездочками или цветами.

Теперь, когда у Франсуа появилась работа, характер его заметно изменился к лучшему. Он снова стал веселым и доброжелательным, как в те далекие времена, когда гонял целыми днями по лесам и полям. Он больше не грубил, не отпускал колкостей по адресу Катрин или Марциала. Здоровье его понемногу улучшалось. Мать часто смотрела на мальчика, когда тот с увлечением трудился над очередным веретеном. На бледных губах ее появлялась счастливая улыбка, но тут же гасла, и худое лицо снова принимало свое обычное, усталое и озабоченное, выражение.

— А Обен? — шептала она. — Ах, если бы знать, как он там? Только бы тотне обижал его.

— Не огорчайтесь, мама, — утешал ее Франсуа. — Вот продам целую кучу веретен, и Обен сможет вернуться домой, а вы не будете больше ходить на поденщину.

Мать подходила к сыну, клала руку на его курчавую черную голову.

— Смотри не переутомляйся, Франсинэ! — говорила она ласково.

Однажды утром в дверь робко постучали.

— Войдите! — крикнула Катрин. Она кормила Клотильду, держа ее на коленях.

Молодая девушка, тоненькая и розовощекая, нерешительно переступила порог кухни.

— Простите, пожалуйста, — спросила она смущенно, — Франсуа Шаррон здесь живет?

— Это я, — ответил Франсуа.

— Ах, как я рада! — с облегчением воскликнула девушка. — Я, знаете ли, редко бываю в этом квартале. Бакалейная лавка моего отца на другом конце Ла Ноайли, и я боялась, что не найду вас…

Девушка заказала два веретена и ушла. Франсуа поглядел ей вслед и вдруг подкинул свой нож высоко в воздух и поймал его на лету.