Детство в Соломбале

– Честное слово, Костя! Никому!

Костя приподнял голову с подушки и стал говорить еще тише:

– В Соломбале есть один человек, дядя Антон. Он большевик. Только об этом никто не знает. И ты мол­чи. Понимаешь?

Я кивнул головой.

– У меня письмо от него есть. Нужно в город сне­сти. Снесешь? – И Костя рассказал мне, куда нужно отнести письмо.

– Ясное дело, снесу,

Костя глазами показал на подушку:

– Вот тут возьми.

Я вытащил из-под подушки конверт.

– Спрячь подальше! – шепнул Костя.

– А чего этот… дядя Антон… делает? – спросил я.

– Он матрос из флотского полуэкипажа. Батькин товарищ. Он делает известно чего: работает против белогадов. Только об этом ни гу-гу. Понял?

Однако еще не все было мне понятно. Но другие мысли уже захватили меня, когда я шел от Кости домой.

Мой друг, который вместе со мной чистил котлы и который играл с ребятами в казаки-разбойники, мой приятель Костя помогал большевикам, был у них вроде как почтальон. Ведь за это его могли отправить на Мудьюг или даже убить. Но он ничего не боялся. Сме­лый парень!

– Костя… Костя… – повторял я, нащупывая в кар­мане конверт. – Вот ты какой!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ МЕХАНИК С ПАРОВОЙ ШАЛАНДЫ

На другой день я пошел в училище. Кончилось ле­то – кончились каникулы.

Длинный коридор приходского училища был запол­нен ребятами. Снова на переменах игра в арапки, «куча мала», плавные круговые полеты бумажных ворон и го­лубей.

Сторожиха Уляша долго звонит маленьким ручным колокольчиком. Мы бежим в класс.

Новость! В нашем классе новая учительница. А где же Яков Парамонович?

– Где Яков Парамонович?

Учительница смущается, мнется. Она еще совсем мо­лодая.

– Он больше у нас не будет… Он… он… уехал.

– Куда уехал? Он никуда не собирался уезжать

– Дети, начинаем урок. У нас сегодня арифметика.

У меня возникают сомнения. Действительно, Яков Парамонович никуда не хотел уезжать. Может быть, и его… Я пугаюсь этой мысли. Яков Парамонович был хо­роший учитель, и мы его очень любили.

Урок тянется долго и тоскливо.

Впереди меня сидит Оля Лукина, дочь арестованно­го капитана, девочка, которая мне нравится. Ни одна девчонка в Соломбале мне не нравится. Только одна Оля. У нее красивые глаза и красивые волосы. Волосы чуть волнистые, заплетенные в косы. А чем красивы ее глаза – я и сам не знаю.

Оля оборачивается и спрашивает:

– Красов, ты решил задачу?

– Нет, – сердито отвечаю я.

Сейчас я не думаю ни об Оле, ни о задаче Я думаю о конверте, лежащем у меня в кармане. Сегодня нужно идти в город по поручению Кости.

Черная доска стоит на треноге. Крупными меловыми буквами и цифрами на ней написано условие задачи:

«Барышник заплатил рыбаку за 1 пуд рыбы 50 ко­пеек. На рынке он продал рыбу по 3 копейки за фунт. Сколько он получил барыша?»

Я видел перед собой трепещущую серебристую рыбу, вытаскиваемую бородатым рыбаком из садка, представ­лял барышника: он был похож на Орликова. Но, как я ни старался, задачу решить не мог. Каждую минуту я ощупывал в кармане конверт и пытался вдуматься в смысл задачи.

Вернувшись из училища, я не мог сидеть дома. Когда ждешь – время, как назло, идет невероятно медленно. Я выходил на улицу, сидел на тумбочках, пел песни. Так я спел все песни, какие знал, но оказалось, что песен нужно знать по крайней мере в пять раз больше. Тогда я стал считать. Но это скоро надоело. Время шло уди­вительно медленно. Однако я помнил наказ Кости: идти можно только вечером, когда стемнеет.

А вдруг меня задержат? Тогда конверт нужно неза­метно уничтожить. Иначе узнают о дяде Антоне, о боль­шевиках, которые втайне действуют в Архангельске. И маму и деда Максимыча арестуют, хотя они ничего и не знают обо всей этой истории.

«Ничего, Димка, не бойся! – успокаивал я себя. – Ведь Костя не боится. Он смелый парень!»

Наконец, как мне показалось, время пришло. Я старался идти не торопясь, но ноги сами несли меня впе­ред. Вскоре я уже был на Кузнечевском мосту.

Встречались и обгоняли дрожки. Лошади с черными наглазниками легко мчали их по гладкому деревянному настилу.

За устьем Кузнечнхи в далекий берег Северной Двины уткнулось заходящее солнце. Большая река, широ­кая, потемневшая, лежала спокойно и, казалось, за­стыла.

Вначале я шел по набережной. Потом свернул в ули­цу, которая называлась Садовой. Тут действительно был сад. Он занимал целый квартал. Высокие березы роняли на тротуары желтые листья. Сад был обнесен железной решетчатой оградой. Хорошо бы поиграть в этом саду! Но увы… ребят туда не пускают.

Я не заметил наступившей темноты. Нужно было то­ропиться, и я побежал разыскивать флигель с комнатой на чердаке.

В Летнем саду играл оркестр. Но я не мог ни мину­ты задерживаться. Надо успеть вернуться в Соломбалу до выхода патрулей.

Шагая по Поморской улице, я пересек два проспекта и скоро нашел двухэтажный дом, во дворе которого стоял приземистый пятиоконный флигель. Вместо обыч­ного одного слухового окошка на крыше светились три окна. Я обошел флигель и поднялся по узкой чердачной лестнице.

– Что скажешь, мальчик? – услышал я тихий го­лос из темноты.

От волнения я чуть не перепутал условную фразу:

– Дядя Миша… дядя Миша, я вам принес сандалии починить, Агния Ивановна послала…

– Работы много, скоро не сделаю, – последовал ответ.

Все шло так, как говорил Костя.

– У Агнии Ивановны носить нечего. К среде будут готовы?

– Давай сандалии. Заходи!

Кто-то открыл дверь. Полоса тусклого света ударила по чердаку.

Я вошел в комнату. Все в этой комнате было обычное: комод, покрытый кружевной дорожкой, на столе самовар, на стене – множество фотографических карто­чек в большой общей раме, на треножниках – глиняные горшки с геранями.

– Давай сандалии… О, да мы знакомы, оказы­вается!

Передо мной стоял усатый механик с паровой ша­ланды, Николай Иванович. Я оторопел. Мне уже пока­залось, что я ошибся и попал не в тот дом.