Деваться некуда

— Понимаю.

Он посмотрел на Салли.

— Миссис, хочу предложить вам очень интересное занятие. — Он повернулся к Кармен: — Моя дорогая, проводите, пожалуйста, Салли выпить бокал-другой и оставьте нас на минутку.

Салли запротестовала, но он заговорщицки прикрыл ей рот ладонью.

— Тсс! Тсс! Никаких протестов! Иначе я вызову полицию, и нас всех арестуют.

— Вы — несносны! — заявила Салли.

— Прошу прощения. Но это дело не детское.

— Я старше вас! — возразила возмущенная Салли.

Тут вмешался я.

— Салли, прошу вас. Я все расскажу потом. К тому же он старше нас всех!

Она успокоилась и окинула Нарцисса взглядом.

— Если вы, Ваша старость, будете обольщать Фрэнки, я вас поколочу.

— Пойдемте, Салли, — сказала Кармен. — Бросьте этих негодников. Пойдемте со мной, я немного лесбиянка, и мы прекрасно проведем время, дорогая. Незабываемо. Восхитительно.

— Хорошая идея, — выходя за ней, сказала Салли. — Я только выиграю.

Мы рассмеялись, и Нарцисс закрыл за ними дверь.

— Почему ты не захотел, чтобы она осталась? — спросил я.

— Сядь, Фрэнк.

Нарцисс обошел стол и выдвинул один из ящиков.

— Странно, — произнес он. — Это дело меня заинтриговало еще вчера. А сегодня утром, в девять часов, мне позвонил отец Эллен Брейстер. Ты же знаешь, что она была разведена?

— Я прочел газету, — ответил я. — Избавь меня от деталей.

— Короче, — сказал Нарцисс. — Он попросил меня в этом разобраться. У него нет никаких улик, но в газетах пишут далеко не все.

Он открыл плотно набитый большой желтый конверт. Я подошел и сел за стол.

— Взгляни, — показал он.

Я взглянул и грубо выругался. У меня волосы встали дыбом. Меня чуть не вытошнило. И я опять вспомнил о китайцах и об огнемете. На фотографии была запечатлена женщина… Но можно ли сказать «женщина»? Обнаженное, страшно изувеченное тело. Рот, грудь и низ живота представляли собой одно черное, похоже, обугленное месиво. Я отложил фотографию.

— Если бы я добрался до этого типа… — сказал я.

— Ее жгли серой, — сообщил Нарцисс.

— Что?

— Ее убили выстрелом из пистолета тридцать восьмого калибра, раздели, посыпали рот, грудь и живот серой, затем подожгли. Эта погань разогревается сильнее, чем может показаться. И когда горит, то приклеивается.

Он открыл другой ящик, нижний, который, как я увидел, оказался маленьким, ладно встроенным баром, и приготовил две порции виски.

— Выпей, Фрэнки. У тебя вокруг рта все белым-бело.

— А тебе это нравится, да? — спросил я.

— Нет, — задумчиво ответил Нарцисс. — Это мне совсем не нравится.

— Наверняка какой-то садист. Нормальный человек никогда бы этого не сделал.

— Если хочешь знать мое мнение, — кивнул Роуз, — нормальный человек никогда никого не убивает. И получается, что нормальных людей не очень много, это факт.

— Но все же… — возразил я. — Убивают в ярости… Это я и называю «нормальным» убийством. Или из ревности. Или чтобы отомстить. Но так… Чудовищно…

Я заставлял себя не думать об этой фотографии. Впрочем, она уже не имела отношения к действительности. Эта истерзанная плоть была уже не Эллен Брейстер, задорная светловолосая девчонка в папоротниковой хижине; это было что-то другое. Неодушевленное. Кошмарное. Безымянное. Не имевшее никакого отношения к Эллен. Никакого отношения. Никакого отношения.

— Ну же! — одернул меня Нарцисс. — Возьми себя в руки, Фрэнки! Ты ведь видел и не такое.

— Да. Вот именно. И надеялся, что больше не увижу.

Меня немного отпустило.

— В этой истории есть несколько смущающих меня деталей, — задумчиво пробормотал Нарцисс. — Ты мне позволишь поставить пластинку?

— Ставь!

У него была причудливая мания. Он заявлял, что может размышлять только под оркестр Эллингтона, что он вырос и сформировался в эпоху радио и для максимальной работоспособности его мозг требует музыки. Нарцисс отошел к большому автоматическому радиофонографу слева от двери, зарядил стопку пластинок, закрыл крышку и вернулся, с удовлетворением потирая руки.

— Так можно хотя бы думать о том, что делаешь, — сказал он. — Ну вот. Первое: Эллен жила не затворницей.

— Думаешь, какой-нибудь ревнивый ухажер?..

— Это надо проверить. Похоже, ее личная жизнь была весьма… хм… весьма насыщенной. Она трижды разводилась.

— А может, ее личная жизнь была, наоборот, весьма скудной, — с горечью возразил я.

Нарцисс бросил на меня пронзительный взгляд и налил еще порцию виски.

— Выпей, — предложил он. — Я не смогу ничего тебе сказать, пока ты будешь в таком состоянии. Ты должен перестать думать об Эллен Брейстер, которую ты знал когда-то. Я тебе помогу.

Он пошарил в конверте и достал из него другую фотографию.

— Вот, это она в «Родео» за восемь дней до происшествия.

Типичная фотография в ночном баре, которую делают со вспышкой и через десять минут продают за два доллара. На ней я увидел полную суровую женщину, с бриллиантовым колье и в изрядно, даже, увы, излишне декольтированном платье. Она держала бокал и делано улыбалась своему кавалеру, невзрачному альфонсу с маленькими усиками и копной черных волос. Я долго ее рассматривал.

— Обалдеть можно! Неужели я тоже так изменился?

Нарцисс засмеялся, и кларнет Джимми Гамильтона^{36} причудливо подхватил выплеск его веселья.

— Нет, — заверил он. — Ты сохранился лучше. И, исходя из этого, должен понимать, что у твоего переживания нет предмета приложения. Эллен Брейстер, которую ты помнишь, не умерла. Она все еще с тобой, в твоей голове. Ну, в общем, где-то… Там, где все и сохраняется, как объясняют некоторые. Она жива — живее не придумаешь — и никогда не постареет. А нас теперь должны занимать, если это тебя по-прежнему интересует, поиски субъекта. Субъекта, который из этой женщины, — он показал на фотографию в моей руке, — сотворил такой ужас. — Он ткнул в отложенную мной фотографию. — Вне зависимости от любых сентиментальных соображений, я полагаю, что сие заслуживает наказания.

— Согласен. Я — с тобой.

— Прекрасно. Теперь следующее.

Его ловкие пальцы вновь зашарили в конверте с фотографиями. Он протянул мне отпечаток 18x24. Меня передернуло. Затем я всмотрелся. Тем временем Нарцисс наполнил мой стакан в третий раз.

— Нарцисс… Но это уже не она… Что это?

— Переверни фотографию.

Я перевернул и прочел. Беатриция Дрискоул, 7 июля 1950 год. Саус-Форест.

На этот раз я, наверное, позеленел. Мне понадобилось кресло. Оно оказалось как раз за мной. Я схватил стакан, вмиг осушил его и осел. Алкоголь, вызвав приступ кашля, продрал горло, затем обжег желудок и весьма кстати напомнил об истории юного спартанца с лисенком^{37}…