Девичье сердце

обнимает у трапа:

– Мог бы, с тобой летал.

Тут и там хорошо ей.

И совесть её не гложет.

В одиночестве разве только вздохнет, быть может.

Отчего же не брать у жизни всё, что предложит,

если есть красота, возможности, капитал?

Прилетая в Москву, порхает на шею к мужу,

улыбается, зубы сверкающие наружу,

кокетливо ёжась, жалуется на стужу,

вся свободная, вся простая, сейчас и здесь.

Муж везёт её чемоданы. Готовит ужин.

Он надёжен, нежен и, безусловно, нужен.

Он торжественно выбрит, костюм у него утюжен.

– Ну садись скорее, любимая, будем есть...

А неделю спустя она улетает в Ниццу,

дней на пять опять –

вся жизнь её на лету –

спокойная.

Муж не забудет кормить куницу,

обновлять в интернет-журнале её страницу,

поливать по утрам проращенную пшеницу,

а любовник, конечно, встретит в аэропорту.

2015

ЗВОНОК

Он никем не приходится ей и живёт за границей.

Он не дядя, не бывший любовник, и даже не друг –

просто парень знакомый. Да ей и самой непонятно,

почему иногда её тянет ему позвонить.

Если грустно бывает, в семье если вдруг неустройство,

то спускается в будку она, торопясь, без пальто,

набирает заветные цифры. Скользит барабанчик.

Вся дрожа, ждёт она. Ей чуть нервно и зябко. Гудки.

А когда она слышит далёкий, с помехами, голос

в телефонной мембранне, тогда вдруг её изнутри

распирать начинает улыбка, в груди разливая

теплоту будто мёд, что б ни происходило вокруг,

хоть взрыв ядерной бомбы, приходит к ней в эту минуту

ощущение, даже уверенность:

– всё хорошо

– и так будет всегда

– мир наполнен добром и любовью

– их хватает на всех

– счастье есть

(что бы он ни сказал)

Он её узнаёт, улыбается в трубку и курит.

У него здесь жена, корпорация. Он никогда

не вернётся на родину. Грустно, но это не нужно

никому.

Им обоим достаточно только звонка.

2013

СИСТЕМНЫЙ СБОЙ

Они друг в друга падали - будто в воду

с высокой скалы - зажмурившись, сгоряча;

жизнь раскачивали, как палубу парохода:

мирились и ссорились вдребезги по мелочам...

Консьержки крестились, слушая, как кричала

она, каждый раз его выгоняя в ночь

как будто бы навсегда:

– Убирайся! Прочь!

А назавтра уже все начиналось сначала.

Выходила квартира окнами на залив,

и с балкона они кидали косточки слив

в прохожих - любовь безнаказанна, молода –

расшалились в ванной,соседей внизу залив

однажды, и после, порядком всех разозлив,

они наконец-то съехали, без стыда,

их со скандалом выселили тогда...

И в отчётах его шеф находил ошибки,

раздражался частенько на отсутствующие улыбки,

на весь его мечтательно-томный вид,

шефу всё казалось, что он язвит

подобным образом:

– Знаете, против вас лично

ничего не имею, я вашим трудом недоволен...

(но счастливым таким быть попросту неприлично)

Несколько мягких намёков, и он уволен.

Ну а что ему? Подумаешь! Разве горе?

Ведь они как прежде падали будто в море

друг в друга; не уставая, они любили...

Брали в прокате модные автомобили,

часто недобро подшучивали и грубили,

они смеялись - и делали это всласть...

А что там болтают смурные дяди и тети:

– Безобразие!

– Наглость!

– Как вы себя ведете?

Наплевать. Неудачников бесит чужая страсть.

И день проживали они как последний из дней,

любовь не бывает неправой, и ей видней.

Тратили деньги. Теряли старых друзей.

На виду целовались: завидуй, мол, нам, глазей...

– --------

А когда всё это закончилось вдруг, пустота

осталась в том месте - как вырезаный квадрат –

чёрный, бездонный, болезненный - просто так

уже не замазать, не выжечь, не отодрать.

И он, уходя, с каждым новым лестничным маршем

понимал всё яснее, что это - системный сбой...