Девичьи сны (сборник)

А что, собственно, за день? Обычный для бакинской зимы. Серенький, холодный день, и, похоже, будет дождь.

Они поравнялись с колхозным рынком. У ворот густела толпа, и в середине этой неспокойной, подвижной толпы шла драка. Слышались выкрики, полные ярости и боли. Толпа выкатывалась на мостовую, откатывалась обратно к воротам рынка. Мелькали палки, занесенные для удара.

Беспаловы перешли на другую сторону, проталкивались среди многочисленных зевак. Вдруг толпа у ворот стала быстро редеть. Люди разбегались, мелькали разгоряченные лица, и, как подметила Юлия Генриховна, было на многих из них выражение то ли испуга, то ли какой-то хищной радости. Два тела остались неподвижно лежать в луже крови у ворот.

Крики, свист, топот убегающих людей…

– Надо вызвать «скорую», – сказал Беспалов. И тут он вдруг вытаращил глаза и закричал: – Куда? Куда лезете, женщины?! А ну, назад!

Юлия Генриховна вскинула быстрый взгляд на его побледневшее лицо.

– Ты что, Сережа? Кому ты кричишь?

Но видение бредущих с кувшинами женщин уже исчезло.

Беспалов, морщась, потирал лоб. Юлия схватила его под руку и потащила вниз по улице.

– Пойдем, пойдем, – бормотала она, – скорее отсюда… скорее… скорее!

Она бежала, таща его за собой, и он тоже невольно перешел на бег. На углу остановились, переводя дыхание, пережидая поток машин. Беспалов сказал:

– Давай остановим машину. Попросим отвезти домой.

– Нет, – качнула она головой. – Надо быстрее добраться до ребят. Надо быть всем вместе.

Она только одного сейчас хотела: прижать к себе Олежку, защитить его от опасности. От какой опасности? Господи, от какой? Да от той, которая, как ей казалось, разлита в самом бакинском небе. Родной город, столько раз снившийся ей в прежних, девичьих снах, сейчас будто стал чужим. Чужими казались прохожие, торопливо идущие по каким-то непонятным делам. Чужой выглядела эта улица – старые темно-серые дома по обеим ее сторонам таили угрозу.

Вот, на углу улицы Басина, дом с аптекой, – она, Юля, когда-то часто тут бывала у школьной подруги, у Вики Фукс, они играли в куклы, у Вики были шикарные куклы из Торгсина, а еще у нее, вернее, у ее отца было полно книг и редкостная по тем временам вещь – радиоприемник, такой здоровенный лакированный ящик, и Юлии запомнилось почему-то: повернула однажды ручку, и из матерчатого окошка раздался, перебиваемый разрядами, проникновенный женский голос:

Вновь в ночи знакомый мотив звучит,И сердцу тревожно…Но в сердце осталось прекрасное тангоНа память о нашей любви…

И Вика, порывистая девочка, подскочила к ней, и они стали танцевать танго – в ту пору в моде были танго и фокстроты, – о Господи!.. как будто в другой жизни это было… Давным-давно сгинул где-то в архипелаге ГУЛАГ Викин отец, крупный специалист по нефтеразведке, и куда-то уехала, растворилась в огромном пространстве жизни Вика Фукс…

Из-под арки этого дома неслись крики – отчаянный женский вой, грубая ругань, детский, полный ужаса, визг… Сквозь проем арки Юлия Генриховна увидела: во дворе метались люди.

Скорее, скорее отсюда!

На улице Басина стояли трамваи, трубили автомашины. Патруль или пикет – группа вооруженных людей перегородила улицу – проверяли, что ли, документы у водителей. Нет, это была не милиция, не ГАИ и не солдаты, а молодые люди в обычных нейлоновых куртках, у некоторых – красные повязки на голове, и вооружены не ружьями, а палками, но у одного висел на груди автомат. А людей в милицейских или военных шинелях – нигде не видать. Что же это происходит в Баку?!

Дошли до физкультинститута, повернули на Видади. В Багировском скверике, против обыкновения, было пусто – куда подевались парни в широких кепках, вечно околачивавшиеся тут? Наверно, на митинге, подумала вскользь Юлия Генриховна. И вообще… они при деле…

На звонок откликнулся голос Павлика:

– Кто там?

Лишь потом он отворил дверь. Не лишняя предосторожность. Олежка выскочил в переднюю, и бабушка, нагнувшись, поцеловала своего любимца в теплую макушку. Нина, не прекращая телефонного разговора, кивнула родителям, вошедшим в комнату.

Павлик пригласил садиться. Он что-то отощал за последние дни, черная борода заметно подчеркивала бледность кожи, не занятой растительностью. Павлик болел неопределенной болезнью, в которой нервное расстройство смешивалось с чем-то еще, с болями в животе – Володя Аваков считал, что нужно проверить почки, но вытащить Павлика на анализы Нине пока не удавалось: он как залег на тахту, так и лежал, неохотно поднимаясь лишь для еды и других необходимостей. Знакомая врачиха из поликлиники открыла ему бюллетень, поставила, ничтоже сумняшеся, диагноз «ОРЗ» (хотя точнее было бы «ОНЗ» – не респираторное заболевание, а нервное).

– Это родители пришли, – между тем говорила Нина в трубку. – Тетя Эля, ну что же вы так… не расстраивайтесь… ну, где-то задержался… может, на заправку поехал, а там очередь… Ох! – выдохнула она, положив трубку и схватив себя за раскрасневшиеся щеки. – У меня, кажется, жар от всего этого… – Она посмотрела на мать, на отца. – Слава богу, вы пришли… В городе погромы… Тетя Эля плачет: Володя исчез, должен был давно приехать – и нет его, телефон не отвечает…

– Что значит – погромы? – хмуро спросил Беспалов.

– А то и значит: громят армянские квартиры, как в Сумгаите… Дожили, будь оно проклято…

Юлия Генриховна посмотрела на дочь растерянным взглядом. Двое забитых насмерть у ворот рынка… Meчущиеся люди в проеме арки дома на Самеда Вургуна… Дожили… Ее била дрожь, она всей кожей вдруг ощутила приближающуюся опасность – будто бомбу, летящую прямо в цель. И, прижав к себе Олежку, Юлия Генриховна сказала:

– Это – в Баку? Это действительно происходит у нас в Баку?

– Да, да! – выкрикнула Нина, вскочив и забегав по комнате. – У нас в Баку! Бежать, бежать отсюда, пока живы!

– Галустяны! – сказала Юлия Генриховна. – Галустяны живы?

– Не знаю… Погоди, ты куда?

Юлия направилась к выходу. Дрожь била ее. Но по крайней мере, она знала, что надо делать. Надо же что-то делать, когда летит, угрожающе завывая, бомба.

Она позвонила к Галустянам. Не ответили. Она застучала согнутым пальцем, потом кулаком. Из-за двери раздался испуганный голос Анаит Степановны:

– Кто?

– Это я, я! Юлия Генриховна! Откройте!

Неуверенно звякнула цепочка, провернулись ключи в замках, дверь приоткрылась.

– Юля-джан! – Анаит Степановна впустила ее в прихожую и, всхлипывая, тряся полными щеками, затараторила: – Я как раз к вашим дочке хотела! Вот, – она схватила с тумбочки небольшую сумку, – много у нас нет, но немножко кольца, бусы, бриллианты от мамы оставался – спрячьте, Юля-джан! А то опять придут…

– Анаит Степановвна, вам с мужем надо сейчас же…

– Самвел говорил, если опять придут, буду молотком по голове, а я говорю, они молодые, они тебя убьют.

– Вы можете помолчать? – в сердцах крикнула Юлия. – В городе начался погром, понимаете? Погром!