Девичьи сны (сборник)

И тут мне, как выразился Сергей, ударила моча в голову. Я заявила, что хочу проводить Галустянов. Сергей, конечно, взвился. Обозвал меня сумасбродкой, для которой сиюминутное желание важнее самого важного.

– А что самое важное? – возразила я. – Я с детства знаю этих людей. Они еле спаслись, их дом разгромлен, они бегут незнамо куда. Разве не естественно желание проводить этих несчастных? Сказать им на прощанье доброе слово?

– Да я же не об этом! – ярился Сережа. – В городе погромы! Безвластие! Убийства! Дома надо сидеть, а не…

– Вот и сиди дома, а я поеду на морвокзал!

Конечно, он не отпустил меня одну. Мы долго ждали троллейбуса, долго ехали – я уже боялась, что опоздаем к отплытию парома. Моросил холодный дождь, когда мы наконец добрались до морвокзала. У причала паромной переправы скопилось множество автобусов, набитых людьми. Между автобусами сидели на чемоданах, на тюках сотни беженцев, ожидая посадки на паром. Чернели над ними зонтики, блестели мокрые пластиковые накидки. Вход на причал охраняли солдаты.

– Мы – проводить друзей, – сказал Сергей.

Нас пристально оглядели и пропустили.

Над этим печальным скопищем, над гулом голосов и причитаний, над детским плачем низко нависло безнадежно серое небо. В нем плыли, медленно растворяясь, заводские дымы близкого Черного города. Моросящим дождем оплакивал Баку бегство своих жителей.

В шестидесятые, что ли, годы, когда открыли паромную переправу, мы, помню, шли по бульвару к морвокзалу, чтобы полюбоваться паромами – новенькими теплоходами, белыми красавцами, перевозившими на восточный берег и обратно железнодорожные составы. Сейчас стоял у причала один из них, «Советская Грузия», потемневший от дождя, а может, от возраста и усталости. Паромы, до предела набитые тысячами беженцев-армян, в эти дни гоняли без передышки в Красноводск. У трапа «Грузии», кроме вахтенных матросов, стояли солдаты. На судне монотонно гудели вентиляторы.

Мы долго ходили по причалу, пробираясь между группками беженцев, заглядывая под зонтики и накидки. Вдруг я услышала хриплое, громыхающее:

– Пятьдесят лет бурил! У меня в бригаде работали кому хочешь! Армяне работали, азербайджанцы работали, русские…

Я пошла на голос. Вот они, Галустяны, сидят за какими-то тюками. Анаит Степановна, в рыжей меховой шапке и черном пальто из синтетики, подняла опухшее от слез рыхлое лицо.

– Вай, Юля-джан! – Она грузно поднялась с чемодана и чмокнула меня влажными губами. – Здрасьте, Сергей-джан!

А Галустян, прервав разговор с соседом, уставил на нас свои окуляры. Он, одетый в мятое темно-зеленое пальто и шляпу с неровными, загнутыми кверху краями, сидел, ссутулясь, на большом узле. С горечью я подумала, что никогда больше старый Галустян не сядет в своей галерее за нарды, не крикнет, кинув зары: «Шеши-чахар! Столько мне надо!»

– Проводить, да, пришли? – понеслась Анаит Степановна. – Дай Бог вам здоровья! Хорошие соседи! – Она повысила голос, обращаясь, как видно, к окружающим: – Хорошие соседи! Они нас спасли!

– Да будет вам, Анаит Степановна, – сказала я. – Куда вы решили ехать из Красноводска? К брату в Ереван?

– Я хотела к брату. Хотела лететь на самолет! Гамид говорил, билеты самолет нет! Все армяне едут, разве всех самолет хватит?

– В Ереван самолет совсем не летает, – вставил веское слово Галустян. – Раньше поезд ездил, самолет летал. Теперь советская власть кончился. Я при Багирове бурил, при Ахундове бурил, при Гейдар Алиеве бурил. У них всех столько волосы нет, сколько скважин я бурил. – Он грозно усилил и без того далеко слышный голос: – Галустян вся жизнь работал! Суша и море бурил! Много нефти Азербайджану давал! Теперь эти ишаки Галустян убивать хочут. У них такой спасибо! Тьфу! – Он ловко плюнул в узкое пространство между супругой и мной. – Ты старый человек, – воззрился он вдруг на Сергея. – Ты воевал за советская власть. Скажи, зачем такая власть, если одна национальность хочет убивать другой, а власть сидит свой кабинет и кушает персик? Раньше ругали царская власть – погромы позволял. Теперь советская власть…

– Советская власть не виновата в погромах, – хмуро сказал Сергей.

– А кто виновата? Кто такая граница проводил, что один народ как пила распилил?

– Самвел Вартанович, вы всю жизнь прожили в Азербайджане и не чувствовали себя отпиленным куском…

– Зачем не чувствовал?! – закричал Галустян. – Хочешь знать, скажу! Меня Азнефтеразведка представляли Героя Социалистический Труда! Министерство смотрели, сказали – нет.

– Но вас наградили орденом Ленина…

– Орден дали, а зачем не дали Героя? Армянин! Вот зачем! Газеты всегда писали – дружба народов! Где дружба? В моей бригаде дружба! Мы национальность не смотрел, только как работает, смотрел! А в кабинете начальники сначала на национальность смотрел.

Мне было неловко оттого, что старый Галустян разорался на всю пристань. К его хриплым выкрикам тут и там прислушивались люди. Даже проходивший мимо молодой офицер, старший лейтенант – может, командир подразделения, охранявшего пристань, – остановился и вперил в Галустяна по-мальчишечьи строгий взгляд.

– Самвел, зачем так говоришь? – Анаит Степановна жалостливым голосом попыталась угомонить мужа.

Но тот не слышал, его несло страстное желание выговориться напоследок.

– Кабинет большой, они зовут агитаторы. Дают цэ-у! Потом агитаторы идут в город и деревня, открывают такой рот! – Галустян показал широким жестом. – Это наша территория, пускай не наши тут не живут! Люди слушают, мозги поворачиваются. Потом придут другой агитатор, тоже рот раскрывал: нет, это не ваша территория, мы не дадим! Люди опять слушают. Мозги – туда-сюда, туда-сюда. Вчера гости друг друга ходил, вино пил, зелень кушал. Сегодня вспомнил – ты христианец! А ты – мусульманин! Моя земля – ты уходи! Нет, моя земля – ты уходи! Агитатор спина толкает – иди, бей его! Отними дом! Умный человек не пойдет. Амшара пойдет! Разве мало амшара, мало ишаки?

Я видела: разговор неприятен Сергею.

– Вы говорите о националистах, – сказал он. – А советская власть всегда с национализмом боролась.

– Боролась! Очень боролась! Калмык с его земли прогнала, чеченец – прогнала, крымский татар – прогнала! Советская власть если никого не прогнала, ему скучно!

– Самвел, зачем говоришь? – всхлипнула Анаит Степановна. – Нам разве советская власть из Баку прогонял?

– А кто? – свирепо выкрикнул Галустян. – У нас другая власть нету!

– Вас гонит из Баку Народный фронт, – сухо заметил Сергей.

– Народный фронт у кому учился? У советская власть учился! Я старый человек. И ты старый человек. Ты думал, армян гнали, теперь Баку хорошо будет? Не будет! Эти ишаки теперь русских прогонять будет! Евреев! Лезгин!

Анаит Степановна обратилась к молодому офицеру:

– Вы ему не слушайте. Он оч-чень переживает, мы без дом остался. Он советская власть любит.

Старший лейтенант посмотрел как бы сквозь нее и сказал негромко:

– Он правильно говорит. Скоро тут за нас возьмутся. Мне на квартиру уже звонили, угрожали жене.

И пошел к трапу «Советской Грузии».

Он был, наверное, из того батальона внутренних войск, о котором вчера коротко рассказали в последних известиях по телевизору. Батальон этот занят сопровождением армянских семей на морвокзал. В каждом автобусе, предоставляемом комендатурой для вывоза армян, – охрана. Насколько я поняла, солдаты батальона не вооружены. Да и видно же – вон они стоят у ограды, ни у кого ни винтовки, ни автомата. Что же это за охрана без оружия? Говорили, правда, что в городе появились патрули внутренних войск, но вооружены только резиновыми дубинками. Как все это понимать? Кто отдает такие распоряжения?