Девочка, хочешь сниматься в кино?

5

— Эй, Инга! Инга!

Инга выходила из дверей школы, а внизу, на первой ступеньке крыльца, стояла Вика и сияла. От улыбки ее носик стал еще более широким. Руки Вика держала в карманах куртки, а ее кондукторская сумка на ремешке лихо свисала с плеча.

— Инга, что я говорила?!

Инга не помнила, что говорила Вика. Она так много всего говорила.

— Здравствуйте! — сказала девочка, подходя к Вике.

— Я говорила, что ты — личность? — спросила Вика, и Инга кивнула головой — так, на всякий случай, из приличия.

— Я говорила, что ты — талант?

Вика вбежала по ступенькам и стала трясти Ингу за руку.

Ребята, сбегавшие с крыльца, с любопытством смотрели на странную девушку в клетчатых брюках и прислушивались, о чем она говорила. Они не понимали, и Инга не понимала, чему так радуется Вика.

— Ну что ты хлопаешь глазами? Не понимаешь? Тебя на роль утвердили! — воскликнула Вика и продолжала трясти Ингу за руку. — Мы победили! Пожалуйте в машину!

Инга посмотрела вниз и увидела машину, на которой было написано: «Киносъемочная».

Она все еще не понимала, как победили и при чем здесь машина. Может быть, теперь ее каждый день будут возить из школы на машине, раз победили?

— Что же теперь делать? — растерянно спросила девочка.

— Едем на студию. Сегодня ты познакомишься с Верой Соловьевой. Это знаешь какая артистка! Звезда!

И Вика побежала по ступенькам, таща за собой Ингу.

Когда машина отъехала, один мальчик, стоявший у школы, спросил другого:

— Почему ее повезли на машине?

— Потому что у нее умерла мама, — ответил другой.

Инга сидела в репетиционном зале и ждала, как ей велели. Ждала и боялась этой встречи. Потом дверь отворилась, и она вошла. Инга медленно оглянулась.

Нет! Нет! Нет! Это была не мама. Даже не ее тень. Все было другое. И походка, и голос, и запах. Все, все, все! Инга как-то сжалась. Если бы она была ежиком, то выпустила бы все иголки, превратилась бы в сплошной клубок колючек. А если была бы черепахой, то глубоко спрятала бы голову в круглую костяную коробочку с квадратами на крышке.

У мамы были светлые карие глаза с лучиками в зрачках. А у артистки глаза большие, серые. И, как показалось Инге, холодные. И волосы у нее были светлые, прямые, до плеч. А у мамы темные, короткие — длинные волосы не спрячешь под медицинской шапочкой. И нос, и рот, и подбородок — все у мамы было другим! Как эта артистка может играть роль мамы, если она совсем не похожа на нее? Совсем чужая!

— Здравствуй, Инга! — сказала артистка. — Меня зовут Вера. Нам с тобой придется вместе работать.

Работать? Инга удивленно подняла брови. Ее пригласили сюда сниматься в кино, а не работать. Может быть, они будут вместе подметать пол или мыть окна? Маме-то она всегда помогала. А этой она не хочет помогать. Нет!

— Что ж ты молчишь, Инга?

Девочка исподлобья смотрела на артистку.

— Что я должна говорить?

Вопрос смутил Веру. В нем была какая-то неприкрытая отчужденность: она протянула руку, и ежик кольнул ее.

— Ты ничего не должна… Я хотела тебя спросить, поговорить с тобой…

«Не буду! — сама себе приказала Инга и посмотрела на артистку зверьком. — Ничего тебе не скажу! Ненавижу тебя! Никакая ты не мама! Другая! Другая! Слышишь?»

Инга кричала про себя, без голоса. Навсегда онемела. И теперь вообще не сможет произнести ни слова.

Артистка покачала головой. Села в кресло. Закурила.

И вдруг у Инги прорезался голос. Ни к кому не обращаясь, она сердито сказала:

— Мама не курит… Никогда не курит.

— Мама не курит? — Артистка внимательно посмотрела на девочку и решительно погасила сигарету. — Я тоже не буду… курить. Как твоя мама.

Девочка пожала плечами: мол, ей безразлично, будет артистка курить или не будет. Мама не курит, а она как хочет.

— Скажи, девочка, а ты с мамой танцевала по праздникам? — спросила Вера.

— Танцевала, — неохотно ответила Инга. И снова выпустила иголки.

— Давай с тобой станцуем!

Вот еще! Инга с трудом сдержалась, только спросила:

— Так надо?

— Надо!

Тогда Инга сказала:

— Я буду одна танцевать!

— Хорошо. Я сейчас включу музыку.

Инга подошла к окну и стала смотреть на улицу. Было пасмурно, и слегка моросил дождь. От первого, случайно залетевшего в осенний город снежка не осталось и следа. Ветви деревьев, черепицы крыш, провода, телевизионные антенны были окутаны мутными каплями дождя, лишились четких очертаний, расплылись. И чувства Инги были такими же пасмурными и невнятными. Девочке совсем не хотелось танцевать. Ей хотелось как-то незаметно выскользнуть из комнаты и слиться с осенним городом, заполненным мелким дождем-невидимкой. Пусть город примет ее как друга, пусть уведет по мелким озерцам, возникшим на асфальте, на другой конец, где улицы знакомые и люди знакомые и не надо танцевать, когда хочется плакать.

За спиной зазвучала музыка. Инга вздрогнула, но не обернулась, продолжала смотреть в окно, словно не услышала музыки. Но постепенно звуки скрипок и труб все больше и больше отвлекали ее от пасмурного города. Звуки превратились в новые яркие краски, которые на свой лад — весело и отчетливо — перекрашивали город. Они разрушали печальную картину и рисовали новую. Музыка оторвала Ингу от окна. Сперва ее движения не были похожи на танец. Но постепенно ритм оркестра все больше овладевал девочкой. Инга подняла руки, соединила их над головой, повернулась на носке. Качнулась влево, вправо. Притопнула ножкой. Танец переносил Ингу из одной стихии в другую. Поплыли стены. Пол превратился в волчок. И все вокруг закружилось, зажило новой жизнью. Без нескончаемого дождя, голых веток, мутных окон…

— Кто тебя научил танцевать? — спросила Вера, когда музыка кончилась и девочка остановилась.

— Мама.

— Мама, — как эхо, повторила артистка.

— Мне надо идти, — сказала Инга. — Мне можно идти?

6

Когда Инга вышла за ворота студии, у нее было готово окончательное и бесповоротное решение: больше она сюда не вернется! Пусть неугомонная Вика скачет по городу и находит других девочек, которые согласны играть любую роль, лишь бы сниматься в кино. Пусть они называют Веру мамой. Может быть, Вера и в самом деле похожа на их мам. Очень хорошо! На здоровье! А Инга слишком любит свою далекую-предалекую, близкую-преблизкую маму, чтобы позволить чужой женщине называть ее своей дочерью. Инга не будет притворяться, что любит Веру. Бородатый Карелин велел ей быть самой собой. Вот она и будет собой. Уйдет за ворота и не вернется.

Дождь прошел, и в лицо Инге дул сухой с морозцем ветер. Он придавал девочке бодрость и без конца нашептывал о больших снегах, ледяных узорах и узкой лыжне, которая пересекает поле и скрывается в розоватой дали. Может быть, в этой морозной дали и есть мама… Может быть, она вернется домой по узкой сверкающей лыжне…

Впрочем, самой Инге сейчас казалось, что она возвращается домой откуда-то издалека. Идет-идет и никак не может дойти. Устала. Выбилась из сил. Но ничего, скоро начнутся знакомые дома. Она вернется домой и к папиному приходу приготовит ему любимое кушанье: цеппелины. Это бабушка научила ее делать из сырой тертой картошки цеппелины. Говорят, так называют таинственные воздушные корабли, похожие на серебристых рыб. Эти корабли забирают пассажиров и плывут высоко на землей. Их обгоняют самолеты и птицы, им мешают боковые ветры, а они плывут. Что, если открыть окно и выпустить на улицу картофельные кораблики? Пусть летят!