Девочка и мертвецы

— Тьфу, пропасть! — Ионыч пнул ножку кровати, схватил Катю за руку и потащил за собой. — Всё самому делать приходится!

Сокольничий молча наблюдал за ними; в мертвом мозгу прела мысль: почему этот мальчишка Марик с наступлением тепла не болеет? Как бы у него хитроумно правду выведать, прежде чем Ионыч ему башку снесет…

Глава четырнадцатая

Рыбнев напился. Вдребезги.

Забрался на детскую горку и что-то неразборчиво орал и крутил дули воображаемой бездне. Мимо проходил молоденький милиционер. Поправил фуражку, подошел к горке:

— Зачем буйствуем, гражданин?

— Бездну фигу с маком заставляем выкушать, — сказал Рыбнев, свешивая ноги с горки. Протянул милиционеру бутылку. — Хотите водки, товарищ милиционер? «Столичная», в самом Толстом бутилирована.

— Спасибо, но откажусь, — милиционер провел пальцем по тонким усикам. — А вы не узнаете меня, товарищ майор?

Рыбнев поперхнулся. Пригляделся — не узнал. Выпил водки прямо из горлышка, еще раз пригляделся — узнал.

— Лапкин? Ты, что ли?

— Я, товарищ майор.

Рыбнев спрыгнул с горки, обнял милиционера:

— Усы отрастил! Вот те на!

— Я думал, вы меня забыли, — смущенно сказал милиционер. — Всего один раз только и виделись; правда, так совпало, что случилось это во время очень примечательных событий.

— А ты изменился, — заметил Рыбнев. — Не только наличием усов.

— Поумнел я, товарищ майор. Сына воспитываю — сложно не поумнеть.

— Женился?

— Нет, что вы. Помните мальчонку из Пушкино?

— Ну?

— Усыновил я его.

Рыбнев погрустнел, присел на бортик песочницы:

— А я вот, видишь, бухаю посреди детской площадки… Опустился. — Он горько усмехнулся. — Ну что, арестуешь за нарушение общественного порядка?

— Ночью на весь район орать благим матом — это, конечно, действие преступное, но арестовывать вас не буду, товарищ майор. У вас все-таки заслуги перед Родиной. Вы только потише фигу бездне крутите, хорошо?

— Хорошо, друг Лапкин. — Рыбнев опустил голову. — Прости.

— Да разве ж я не понимаю, что в жизни всякое может случиться? — Милиционер присел рядом. — Хотите, с вами посижу минут десять, товарищ майор?

— Не попадет?

— Пить не буду — не попадет.

Рыбнев кивнул. С отвращением посмотрел на бутылку, но отказать в привлекательности алкоголю не смог и сделал еще один добрый глоток.

— Я думал, погибли вы тогда, — признался Лапкин. — Не ожидал вас больше увидеть. А тут как раз сигнал поступает, мол, кто-то в спальном районе буйствует. Прихожу, а тут вы. Как я обрадовался!

Рыбнев похлопал Лапкина по плечу:

— Я тоже рад, товарищ милиционер. Очень рад, честное слово.

Помолчали.

— Вы ко мне в гости заходите, товарищ майор, — пригласил Лапкин. — С Ефимкой познакомлю: он пацан умный, самостоятельный. В школу недавно пошел.

— С Ефимкой это, конечно, надо познакомиться, — рассеянно сказал Рыбнев. Покрутил в руке бутылку.

— Вы бы завязывали с этим, — Лапкин кивнул на бутылку. — Мало ли, вдруг на патруль наткнетесь, а они вас в холодный дом — и до утра. А хотите… — Он оживился. — Хотите, я вам у себя до утра постелю, тут совсем недалеко, выспитесь… хотите?

— Да я сам тут неподалеку живу, — пробормотал Рыбнев, вставая. Поставил бутылку в песок; подумал, подобрал бутылку и отнес в мусорный контейнер на углу. Лапкин пошел за ним. Рыбнев повернулся к нему, протянул руку:

— Ну, прощай, Лапкин.

— Да почему «прощай»-то? — удивился Лапкин. — Дай бог, еще свидимся.

— Дай бог, — повторил Рыбнев.

Обнялись на прощание.

— Усы тебе идут, товарищ милиционер, — сказал Рыбнев. — Молодец, что отрастил.

— Спасибо, товарищ майор.

Лапкин пошел к ночному ларьку, купил пачку недорогих сигарет с бычьим фильтром. Его окликнул Сявкин:

— Эй, Лапкин, угости сигареткой!

Лапкин подошел, угостил. Поинтересовался у Сявкина:

— А ты почему один тут?

— Лукошкин в парке. Туда многих наших погнали.

— А че такое?

— Мокруха, говорят: молодую девку какой-то маньяк зарезал. Жуткое дело; хорошо, что не в нашем районе случилось, а то ваще.

— Это ладно. А зачем Лукошкина туда было гнать?

Сявкин затянулся, наклонился к Лапкину, прошептал на ухо:

— Пошел слушок, что погибшая девка в ФСД работала.

— Опа, — сказал Лапкин.

— Во-во, — согласился Сявкин.

Докуривали в молчании. Наблюдали, как в зеленоватом свете волчьей луны роится мошкара, как на рекламном щите показывают рекламу барбекю из мертвяка; услышали вдалеке вой дикого хомячка и как по команде вздрогнули — плохая, черт возьми, примета.

Лапкин сказал:

— А я тут человека встретил, который в свое время мне, олуху, здорово помог.

— Деньгами, что ли?

— Да не… не деньгами. Человека он из меня сделал.

Сявкин решил, что Лапкин шутит, и хихикнул, но Лапкин оставался совершенно серьезен.

Тогда Сявкин тоже посерьезнел и спросил:

— И че он?

Лапкин не ответил.

Вдалеке снова завыл хомячок.

Глава пятнадцатая

О смерти Наташи Рыбнев узнал на следующий день из газеты. Он плохо помнил прошлый день, глаза застилал серый туман, поднявшийся будто из бездны, но сомневаться не приходилось: убийство — его, Рыбнева, дело. «Как же так? — подумал сначала Рыбнев. — Я ведь передумал ее убивать; даже спас в результате. Что-то на меня, видать, нашло…»

Ну да ничего: главное, теперь он знает, кто такой Ионыч и где его стоит искать.

Рыбнев собрал минимум необходимых вещей и на попутках стал выбираться из города. Скоро его подобрал водитель-дальнобойщик на «Тургазе». Рыбнев думал, выбираться будет сложно, однако оказалось легко: патруль на выезде из города даже не посмотрел в их сторону. Везет, с тоской подумал Рыбнев. Почему мне так катастрофически везет?