Девочка, которая любила Ницше, или как философствовать вагиной

Личность умирает, а душа остается, и все противоречие сводится лишь к оценке того, что важнее…

31. Менархэ

Человек предполагает, но случайность, закон бессмыслицы, все еще господствует в общем бюджете человечества.

Бутик. Пустыня жизни. Царство манекенов — тех, кто распят на витрине, прикидываясь людьми, и тех, кто суетится в полумраке зала, прикидываясь фантошами. Сижу, сосу газированную дрянь, с сочувствием разглядываю принаряженных куколок — весталок темного культа. Улыбки, нервные движения, отчаянное желание угодить, угодать — все ингридиенты смертельной ненависти. Они сумасшедшие, если любят такую работу. Лимб.

Танька растеренно примеряет юбчонки, дитя деловито разглядывает бельишко — фигуристые манекены презрительно разглядывают подростка.

Подходит Паппэн:

— Хорошее вложение денег. Как вам удалось уговорить Хряка?

— После Евы раскрутить мужика на любую глупость — плевое дело.

— Евы? Ах, да, Библия. Я много о вас слышал…

Молчу.

— Что-то совершенно особенное…

— А как же неполовозрелые девочки?

— Вы о Полине? Нет-нет… Вы не совсем понимаете… Такое — не для меня!

— Но почему? Опыт распутной женщины позволяет утверждать, что мужчины — ужасно неуверенные в сексе особи. Вся их брутальность — от неполноценности. Отсюда желание обладать невинными девочками, нежели женщинами зрелыми. Однако невинность — чересчур малокалорийная диета для мужской твари.

— И что тогда?

— И тогда начинается феерия ночных бабочек.

— Ночных бабочек?

— Blyadyej.

— Простите, но вы не ощущаете стыда?

— Yeblya — это еще одна важная форма познания, а привлекательность познания была бы ничтожна, если бы на пути к нему не приходилось преодолевать столько стыда.

— Мне кажется, вам очень подошло бы вон то боди, — Паппэн указует вглубь зала.

Отставляю стакан:

— Ну что ж, надо примерить.

Кружевная ткань сдвинута, открывая доступ в промежность, спина скользит в такт по бархатистой обивке. Франсуа Силен… Проклятый поэт стыдливых совокуплений. Силен, силен. Ноги задраны, крепкие мужские руки поддерживают за ягодицы. Тело пружинит на эрегированной оси. Язык пытается пробиться к соскам. Стаскиваю с плеч лямки. Отдаюсь в примерочной. А где еще не отдавалась? Однажды это случилось в переполненном автобусе, сидя на коленях у однокурсника. Вот что значит предусмотрительно не надеть трусы. В поезде — на верхней полке плацкартного вагона. В самолете. В аудитории. На крыше. Метро. В море. Бесконечная череда экзотических совокуплений проходит перед мысленным взором. Хочется смеяться и, чтобы не погубить эрекцию, приступаю к фирменному оханью.

— Ну как? — интересуются за ширмой. — Вам нравится?

— Нам очень нравится! — заверяет Паппэн. Пара заключительных аккордов, и несколько миллионов сперматозоидов поступает в личное распоряжение. Решение неумолимо — тотальный геноцид.

Утираюсь платочком. А еще на лестничной площадке, внезапно вспоминается. Зимой. В полном обмундировании. Стоя впритирку, друг к другу лицом. Неопытность не догадывается, что если подругу развернуть, прижать грудью к перилам, то и контакт станет глубже, и наблюдательный пункт надежней. Но не до размышлений. Когда член под напряжением, в голове замыкает… Короткая огневая случка с неумелым семяизвержением, и таким же платочком выгребаешь липкое из трусиков. Романтика! И все-таки невинность — состояние, несовместимое с чувством полного удовлетворения.

— Ты…э-э-э… кончила? — интересуется Паппэн, деликатно разглядывая в зеркало приведение дамы себя в порядок. — Не то, что я воображаю себя сексуальным гением, — машет рукой, — но хотелось бы обоюдного получения положительных эмоций.

— Не будь квадратом! — хихикаю. Что может быть положительнее приятных воспоминаний? — Но термин «кончить» имеет некоторое двусмысленное значение. Не замечал?

Снимаю боди, протягиваю.

— После того, что мы в нем сделали, просто необходимо купить вещицу, — урчит Франсуа и выходит за ширму.

Сижу на стуле, задумчиво разглядываю собственные трусики. Спонтанная медитация. Обессиленность. Не допускайте усталость в тело, а паче того, не допускайте усталость в душу. Заглядывает обеспокоенная Танька:

— Ты чего голышом тут рассиживаешь?!

— А как нужно рассиживать, если тебя только что тут ot» yebali? — интересуюсь.

— Что?! — Лярва смотрит глазами, полными завистливого сочувствия. — И ты не сопротивлялась? — шепчет.

— Сучка не позволит, кобель не вскочит, — заверяю. — А тебе он еще не предлагал примерить что-нибудь из бельишка?

— Т-т-только… туфли. Туфли предлагал…

— Тонкий извращенец. Слушай, а у тебя когда-нибудь было в каких-то экзотических местах?

— Туфли примерять?

— Вот-вот, туфли…

Лярва притоптывает ногой:

— Слушай, оденься, неудобно же…

Послушно натягиваю трусики, маечку:

— Ну?

— Куда уж мне до такой экзотики? — вздыхает Танька. — Хотя однажды… Да ну тебя!

— Колись, колись…

— Меня оттрахали при маме.

От неожиданности кашляю:

— И после этого ты меня обвиняешь в распущенности?!

— Ну… она, конечно, ничего не заметила… или сделала вид, что ничего не заметила… Мы смотрели телевизор, лежали под одеялом, а потом захотелось… Господи! — неожиданно восклицает. — Как я ненавижу однокомнатные квартиры! Слышен любой шорох, стон…

— Так это у тебя с мужем было? — внезапно догадываюсь.

Лярва смотрит тяжелым взглядом:

— Ты думаешь, что я могла бы при маме лежать с каким-то чужим мужиком в постели? Да она мне замечания делала, что я трусы на ночь снимаю.

— Советская эротика… Бессмысленная и беспощадная. А еще удивляются, почему у баб повальная фригидность. Слушай, а как же тебе абрунгерн делали? Тоже муж и тоже при маме?!

— Подробности моей интимной жизни тебя вообще не должны интересовать, — поджимает губы Танька, превращаясь на мгновение в омоложенную копию матери.

— А кто же ими будет еще интересоваться? — сочувственно вздыхаю. — Если спишь ночью в полном обмундировании, то, значит, в жизни надо что-то срочно менять.

Танька согласно вешает нос. Выходим, сочувственно дышим в унисон:

— Я бы поменяла, но мама… Сама понимаешь, если я заявлю, что буду жить отдельно, для нее это станет таким ударом…

— А вдруг она обрадуется.

— Обрадуется… Для нее трагедия, если я домой ночевать не прихожу. Она меня же до сих пор по утрам будит, постоянно следит, чтобы я руки мыла…

Игры, в которые играют взрослые люди. Опять попадаюсь на танькин крючок — «посмотрите, какая я несчастная!» Легкое раздражение от неумения предотвратить соскальзывание в болото чужих комплексов.

— Еще мы можем вам предложить… — подскакивает очередная синди.

— Ot» yebis\, - вежливо прошу и увлекаю Лярву к бару. День определенно посвящен Дионису. — Чистого! — объявляю дружку, на автомате тянущегося к какому-то клейкому пойлу. Сую задумчивой Таньке.