Девочка, которую нельзя

А потом к нему подошла одна из девочек. Прильнула, утапливая его плечо в своих роскошных, прикрытых условными треугольничками лифчика, сиськах. Замурчала что-то на ушко. Гордеев улыбнулся краем губ, окинул её оценивающим взглядом, и приобнял вдруг, теребя пальцами завязки бикини на её крутом загорелом бедре.

Она грациозно повернулась к нему спиной и, откинув волосы, что-то сказала. Гордеев развязал шнурок её лифчика. Оставшись топлес, девица снова что-то говорила, умело рисуясь выгодными позами, а Гордеев снова слушал и откровенно пялился на её сиськи.

А я делала вид, что заинтересованно рассматриваю облака, и не понимала, как быть. Закатывать сцену ревности? Или делать вид что в нашей паре это нормально? Ну откуда я знаю, как правильно себя вести в этой ситуации в этой тусовке?!

Отчаянно хотелось послать всё к чёрту и просто исчезнуть. А ещё — пореветь от чувства собственной никчемности и жгучей ревности — Гордеев ведь хотя и делал всё это словно назло мне, но сложно было не заметить явно обозначившегося напряжения в его штанах. Ему нравилась эта тёлка. Да чего уж там, он её хотел!

А когда он сам потянул девицу к лестнице на нижнюю палубу, я словно получила пощёчину. Внутренне заметалась, натягивая на лицо деланно-небрежную улыбочку, и встретилась взглядом с Рагифом. Он салютнул мне стаканом с виски и мотнул головой, приглашая подсесть к нему.

И меня сорвало. Вскочила с шезлонга, решительно направилась вслед за сладкой парочкой. И застала их уже в каюте — девица висла на Гордееве, а он одной рукой обнимал её за талию, а второй лапал грудь!

— Надеюсь, не помешала? — с трудом продавливая слова сквозь ярость, от которой не то, что говорить — дышать было трудно, елейно улыбнулась я. — У вас тут так мило…

— Оу! — обернувшись, удивилась стерва, и с шутливым укором ткнула Гордеева в грудь пальцем: — Всё-таки тройничок? А говорил, что…

— Вон пошла отсюда! — заорала я.

После её бегства в каюте повисла тишина. Комнатка была маленькая, да к тому же практически полностью занятая лежанкой, и мы с Гордеевым стояли почти вплотную.

— Ну вообще, я не это имел в виду, когда просил поддать жару. — С усмешкой сунул он руки в карманы брюк. — Но раз уж ты пришла… — задумался на мгновенье и небрежно дёрнул плечами: — Ладно, что поделаешь. Раздевайся.

— Чего? — обалдела я.

— Я говорю раздевайся, — глядя в глаза повторил он. — Я серьёзно.

— Ты… Ты совсем охренел?

— Ты не оставила нам выбора, — подцепив под локоть, потянул он меня на себя. Перекинул волосы на одно плечо и, чувственно ведя ладонями по спине, приник к уху: — Ты не захотела играть в моногамию, мне пришлось импровизировать. И если бы ты спокойно осталась наверху, это сошло бы за свободные отношения, но ты здесь и… — прижал меня к себе, так крепко, что я, глупо ойкнув, почувствовала животом его стояк. — Девяносто девять к одному, что где-то здесь есть камера, Слав. И если мы сейчас просто поговорим и разойдёмся, это будет фиаско. Так что… — Его и без того тёмные глаза, казалось, стали совсем непроницаемыми. — Похоже, мне всё-таки придётся тебя трахнуть. Но ничего личного. Просто работа.

Я очнулась, когда он нагло потянул чашечку лифчика вниз, и зарядила ему такую пощёчину, что аж заломило запястье, но не остановилась, а тут же лупанула ещё и с левой руки. А вот третий замах с правой он всё-таки перехватил. Оскалился:

— Ты чего творишь, дурная?!

— Играю в моногамию! — прошипела я в ответ и, выдернув руку из захвата, гордо, хотя и на дрожащих ногах, удалилась из каюты.

Всё оставшееся время, я старательно его избегала, а он так же старательно меня донимал. Закончилось тем, что во время выгрузки с яхты, когда он, пристроившись со спины, хамски прижал меня к себе, я двинула ему локтем под дых. От души.

Он то ли закашлялся, то ли рассмеялся — мне плевать. Главное, ослабил хватку, и я, выскользнув из его рук, первая спрыгнула на причал.

До Клондайка ехали на такси, но надо отдать Гордееву должное — пьяным он не выглядел, и если бы я лично не видела, как он пил, то по поведению и не заподозрила бы. Выдавал только едва уловимый шлейф алкоголя и характерный блеск глаз, когда, загрузившись в лифт, Гордеев требовательно развернул меня к себе.

— Ну хорош уже бзыковать, Слав! — В отличие от резких, раздражённых движений, тон был скорее просительный, может, даже, слегка виноватый. — Спектакль окончен, зрители разошлись. Можешь расслабиться.

Попытался приподнять мой подбородок, но я мотнула головой, уворачиваясь. Игнат шумно выдохнул.

— Ты что реально не понимаешь, что так было нужно? — начинал злиться.

— Ты такой же, как они! Один в один. Просто клон. Да убери, на хрен, свои руки! — треснула его, когда он снова попытался заглянуть мне в лицо. — Противно!

— Мм, — усмехнулся он, но руку убрал. — Противно значит? Ну что ж, это даже хорошо. Потому что, знаешь… Ты права. Я такой же. И даже хуже, и ты даже не представляешь насколько. Но надеюсь, вспомнишь об этом, когда в очередной раз затеешься флиртовать со мной, думая, что я ни хрена не вижу.

Меня аж перекосило от бессильной злости — он, как всегда, рубил правду-матку, которую мне нечем было крыть. Я действительно иногда заигрывалась, провоцируя его даже когда в этом не было нужды. Но так как он на это абсолютно не реагировал, то я действительно воображала, что он ничего и не замечает. И ещё больше наглела.

— Я ведь не железный, Слав, но, сука, резкий. И то, что сегодня я позволил тебе поставить себя под удар, вовсе не значит, что захочу так рисковать в следующий раз. Мне и правда гораздо проще трахнуть тебя для галочки, отметая ненужные вопросики нужных людей, чем потакать твоим детским капризкам. И плевать, что думаешь об этом ты сама. Просто заруби себе на носу — пока мы в связке, моё слово для тебя закон. Иначе буду наказывать.

Снова протянул руку, заставляя меня смотреть на него.

— Всё понятно?

— Да пошёл ты! — отпихнула я его, и выскочила из лифта.

Едва ворвалась в номер — сползла по двери на корточки. Как это больно и обидно — навоображать себе загадочного, овеянного флёром израненной мужской души и благородства героя, а потом вот так резко заглянуть в его истинное прогнившее нутро.

Это же надо было оказаться такой дурой! Ну как можно было довериться ему? Ему, человеку, который играючи втянул меня в мир элитной проституции и наркоторговли?

Впрочем, слёзы душили не от этого. Просто, помимо идеальности самого Гордеева, я ведь и для себя навоображала особое место в его душе. Каждый мой день, шалость или провокация вроде случайных прикосновений и невинно-шутливых разговорчиков про это, были полны тайного девчачьего восторга от предвкушения чего-то огромного, такого, отчего замирало сердце и порхали в животе пресловутые бабочки.

Мне действительно казалось, что мы с Гордеевым словно движемся навстречу друг другу, преодолевая какие-то невидимые барьеры, привязываясь друг к другу выдранными из самой глубины души ниточками. Одна за другой, настороженно и терпеливо, но так искренне…