Девочка шейха

Посильнее обхватив ее за локти, придвинул ее бледное лицо к себе повыше, чтобы найти в девичьем облике признаки лжи. Внутренне размышлял о коварности предательницы. Она ведь могла претворяться, как и обычно? Ей просто доставляло удовольствие меня раздражать и делать всё по-своему.

Мысленно обзывал ее всеми известными ругательствами. Безумно нравилось обзывать ее потаскухой. Она такой и являлась. Грязной…продажной, самовлюбленной Потаскухой! Чувство будто я прикасался к грязи. Кончики пальцев жгло от прикосновений к ее коже. Гнев, презрение к ней — да, это то, что необходимо. Самые правильные чувства, которых достойна предательница.

Тем не менее я продолжал снова и снова трясти ее за плечи и руки, но в ответ — тишина, не считая слабых, едва различимых стонов; головы, раскачивающейся подобно маятнику из стороны в сторону; и рыжих кудрей, огнем метавшихся по воздуху.

Длительное время вместо того чтобы следить за врагами и стараться предугадать возможный удар, я доверился способностям брата к переговорам и устрашению, а сам пытался пробудить предательницу, но как бы не так… Тряс! Даже приказывал ей подняться и прекратить устраивать представление, которому я больше не поверю! Словно мертвая болталась в моих руках и лишь беззвучно произносила неопределенные звуки. Такие странные, не похожие на те, которые слышал от нее.

Но, дьявол, я был уверен, что претворялась для сохранности здоровья. В конце концов, прекрасно осознавала, какая участь уготована для женщины, посмевшей нарушить мое доверие. И мое прошлое мягкое отношение к ней покажется «цветами». Последний раз тряхнул ее за локти, но голова вновь качнулась вперед-назад. От такого встряски ее мозги должны были перевернуться в голове.

— Давай, сучка! — дал смачную оплеуху с целью пробудить. Обычно весьма действенное средство. Но как бы не так. Шлепок раздался смачный и гулкий, но женская голова все также бесчувственно покачнулась на хрупкой шее.

После осознания невозможности пробудить ее, устало выдохнул жаркий воздух, не понимая почему должен был нянчиться с ней? Какого дьявола не убил ее? Оно мне надо нянчиться с ней? Впереди ждала война, а мне заботься о…

Нечаянно взгляд остановился на ее мятом, потрепанном ночном одеянии, прошелся по голым ногам (забрал без обуви) и остановился на лодыжке и обнаружил то, что раньше в темноте не замечал, а в зале и вовсе не желал фиксировать — четыре красные точки от укуса змей. Несколько секунд не реагировал и просто изучал эти отверстия, затем приподнял ее обнаженную ногу и получше пригляделся. Понял. Медленно осознал, что это значило.

Я выругался настолько громко и изощренно, что ближайшие рядом всадники начали коситься в мою сторону. В ответ я раздраженно поглядел на них, заставив постыдно отвести взгляд.

Дьявол тебя раздери! Я думал, что падение с лестницы и усталость от плотских утех привели к потере сознания. Глупец! И пока до усталого разума доходила информация в голове гремела буря вопросов и мыслей. Все крутилось, вертелось и десятки мыслей долбились внутри и причиняли физическую боль.

Брось! Брось девчонку! Оставь здесь! Хватит себя и ее мучить. Надо завершить эти «вражеские отношения». Голос разума вопил, чтобы принял, наконец, правильное решение и довел дело до конца. Ну, за каким, дьяволом она мне нужна? Как пленница-принцесса в качестве заложницы? Но для этого существовал Рафаэль.

Неизвестное вредное чувство не желало так легко отпускать девчонку. Чем больше мысли галдели в голове и подсказывали оставить девчонку здесь, тем сильнее я злился сам на себя. Ведь по какой причине я должен был лишать себя развлечения и отпускать пленницу? Да, она- лживая, продажная тварь, которую следовало убить за попытку моего убийства, но ведь это Я! Я подарил ей жизнь в том зале и только Я имел право отнять ее! А не какая-то проклятая змея.

После того как принял решение спасти предательницу — надавил предательнице на щеки. Прислонил склянку с противоядием к ее бледным губам, покрытым засохшими мазками крови. Ее губы опухшие, прокушенные. Я не целовал ее во время нашего развлечения, но видел, как она кусала губы, когда я брал ее. Все губы изуродовала себе. Глупая!

Дьявол! Вновь выругался и дал себе мысленную затрещину, после чего поскорее влил через ее приоткрытые губы ярко-красный напиток — противоядие. Про себя, удивляясь своему слабоумию. Это же надо думать о коже и губах женщины в тот момент, когда она подыхает.

Хотя, это было естественно. У меня давно не было женщины, к тому же, опасность и кровь на руках будили самые низменные человеческие желания.

После этого приступ моей глупости немного прошел, поэтому смог в уме подсчитать сколько прошло время с момента заражения ядом и насколько отравление могло сказаться на ее организме. Едва влил противоядие, как предательница вдруг очнулась, раскрыла свои зеленые глазища, захлопала ресницами и удивленно уставилась на меня с полным ртом напитка. Долго смотрела своим заплывшим, усталым взглядом, а потом нашла силы приподнять туловище с моей руки и…выплюнуть содержимое рта прямо мне в лицо.

В момент плевка рефлекторно зажмурился, а затем ощутил, как капли мерзко потекли по глазам, губам и рубахе.

— Сссссучка! За плевок в лицо потом отлуплю! — вытерев рукавом рубахи жидкость с лица, вновь посмотрел на предательницу. А та неожиданно безвольно повисла на моей руке. Будто силы ее покинули. С одной стороны, хорошо — значит понимала, с кем скакала на лошади, а с другой — настырная идиотка не принимала от меня подачек даже в таком состоянии. Этот трюк вновь заставил усомниться в искренности происходящего.

Чем больше накручивал себя и мысленно разговаривал с ней, тем сильнее сжимал пальцы на бледном теле, будто если сильнее встряхнуть тряпичное тело, тем быстрее предательница очнется.

И вместо того, чтобы напряженно рассматривать врагов, я нет да нет бросал короткие взгляды на тонкую шею девчонки, удостоверяясь, что жила билась и несла по телу кровь.

Воины гарнизона долго изводили молчанием мои и до того расшатанные нервы, подпитывали мою жажду крови. Глупцы переглядывались, перешептывались, не решаясь открыть ворота.

— Господин вас всех вырежет! — грозно пообещал командующий, желая остановить нас. Подавить духовно. Страхом. Может на кого-то это бы сработало, да только не на меня и на сарацинов. Сарацины с детства приучены убивать и не имели своих чувств или души. Мало разговаривали и жили лишь на благо своего господина. То есть, меня.

Вскоре наступил пик моего раздражения, потому что, можно смотреть на бездыханное тело? Я привык видеть в нем много жизни, силы, много эмоций и борьбы. А сейчас никакой борьбы. Смирение. Тишина. Поэтому я не выдержал раздражающей тишины, трусости одних и вторых воинов и пригрозил главнокомандующему:

— Это я тебя вырежу! Ночью! Во сне! Если вдруг женщина на моих руках умрет от твоего слабоумия и от твоей отсталости в вопросах дипломатии. Пойми, презренный, у тебя нет другого выхода, как только пропустить наш отряд, поскольку ты отвечаешь головой за Рафаэля и его жену!

Мои воины отступили в стороны, образовав малый коридор, позволявший мне беспрепятственно пройти вперед и продемонстрировать женщину на руках. Этим действом говорил, что это жена Рафаэля, здоровье которой отныне для них важнее собственного. Но недалекие невежды продолжали недоумевающе коситься на меня и не двигаться, не решаясь открыть ворота и позволить врагам покинуть оазис.