Девочки из первого "Г"
Шрифт:
– Меня?! – презрительно вскидываюсь я, – Да кто ж меня теперь побьёт? Илюшка вступился – никто и близко не подходит.
– Нет, вы слышите это?! – Римма Ивановна делает вид, что очень сердится, но в её глазах так и прыгают весёлые чертенята, – Вы только послушайте эту девчонку! Илюшка за неё вступился! Что ж за кавалер такой?
Теперь и маме с папой приходится отдуваться, объясняя учителю наши дружеские связи.
– Ах вон что…ну, я вам должна сказать, этот Атаманов сам ещё тот удалец! Надежда Васильевна от него уже плачет, да…Что ж, обсудим всё это на ближайшем педсовете. А ты, дорогая, должна нам прямо сейчас обещать – вот и родителям своим, и мне, что не будешь больше выяснять отношения кулаками!
– Не кулаками, а когтями…и линейкой…никого не бью я кулаками…
– Ни линейкой, ни когтями, и ничем вообще, ничем! Ты хоть понимаешь, что нельзя людей-то бить?!
Упрямое молчание.
– Ника??!
– Да, мам, понимаю.
– Хорошо, вот обещай нам, что не будешь больше драться.
– Не могу…
– Почему?!
– Если они будут обзываться и приставать, то буду.
– Бог мой! – РимИваннино терпение подходит к концу, и Имя Божие поминается всуе в стенах
– Хорошо, – это я обещать могу.
– И теперь вопрос к вам, дорогие товарищи родители, – Римма Ивановна переводит свой внимательный взгляд на папу с мамой, – От вас я хочу видеть активное, самое активное участие в нашей школьной жизни. Чтобы помочь своему ребёнку наладить отношения с одноклассниками, давайте все вместе постараемся побольше общаться, проявим активность…вот у нас школьные соревнования проводятся, весёлые старты…неплохо бы пригласить в гости ребят всем классом, если это позволяет жилплощадь, так сказать…может быть, есть возможность организовать экскурсию какую-нибудь интересную…да?
Разумеется, Римме Ивановне тут же была обещана экскурсия на местный аэродром – то есть к папе на работу; которая и состоялась спустя несколько недель, увенчавшись оглушительным успехом. Каким-то, неведомым мне образом, всему нашему (да, наверное, и не только нашему) классу стало известно о состоявшемся «разборе полётов» уже буквально на следующий день. Памятуя о возможных последствиях, никто особо не приставал, всё ограничивалось перешёптываниями, полунамёками и косыми взглядами, но по довольным физиономиям одноклассников было совершенно ясно, что им весьма нравится тот факт, что Нику Кораблёву как следует «проработали». Слыханное ли дело! Вызывали родителей в школу – и чьих! Отличницы и всезнайки Кораблёвой! Так ей и надо, сама виновата – чего на людей кидается?! Подумаешь, поддразнили пару раз! С кем не бывает! Однако, и у меня тоже имелись сторонники:
– Кораблёва! Ну, ты даёшь! Саму Киржакову поставила на место! Молоток! Кстати, Атаманову привет! (и хитренькая улыбочка).
– Брось, Никодимов, ничего у нас с Илюхой нет, а за комплимент спасибо! Но только я никого никуда не ставила, просто Ирка осознала, что была неправа.
– Ой, не могу! Осознала она, скажешь тоже!! Да эта дурында вообще что-нибудь способна осознать?! – и Петька Никодимов, сам неоднократно пострадавший от тяжёлой дылдиной руки, подмигивает; и, довольно улыбаясь, убегает по своим делам, предварительно легонько приложившись кулаком к моей руке. Ну, как ни крути, а польза от всей этой истории есть – хотя бы часть моих вечных оппонентов сдулась, как проколотые воздушные шарики, столкнувшись с непростым выбором: прекратить свои нападки или доставать меня, как и прежде, рискуя получить по башке теперь уже не только от моей персоны, но и от Дылды. Она ведь во всеуслышание заявляла не далее, как пару дней назад, что мы теперь с ней лучшие подруги до гробовой доски! А, возможно, и от Илюхи Атаманова, чем чёрт не шутит? Мои заверения о «просто дружбе» никто всерьёз не воспринял – так уж в наши школьные времена было заведено: раз девочка с парнем общается где-то, вне учебных стен, значит, у них – любовь!! И переубедить кого-либо в обратном не представлялось возможным. Исключения делались лишь для двоюродных братьев и сестёр, что поделать – дело семейное! Но если уж между ребятами, не связанными родственными узами, замечен хоть какой-то намёк на более тёплые отношения, чем совместное дежурство в школьных коридорах – задразнят насмерть. Редко-редко бывало и так, что девочку на правах «своего парня» принимали в тёплую пацанячью компанию, но для этого девочка должна была быть ходячим недоразумением типа Дылды-Киржаковой – больше пацаном, чем девчонкой. Но нас с Илюхой никто не дразнил. После вышеописанных событий даже и не пытались. Атамановский несомненный авторитет и моя репутация дикой пантеры, помноженные друг на друга, давали почти стопроцентную гарантию от насмешек и издевательств однокашников. Так что стратегия, выбранная мной, и весьма далёкая от библейского правила о правых и левых щеках, помогла как нельзя лучше. Парочка эпизодов с «избиением младенцев» ещё случалась, но это уже было после началки, когда вновь сформированные классы пополнялись учениками, не знакомыми ни со мной лично, ни с нашей устно-летописной школьной историей. Теперь остаётся только добавить, что вышеописанное происшествие произошло на втором году нашего обучения, а третью по счёту учебную осень я встретила уже другим человеком – заметно повзрослевшим и осознавшим, что не все, далеко не все жизненные сложности можно решить с помощью остро наточенных когтей и боевого духа. И, боюсь, усилия Риммы Ивановны, направленные на «активное участие» моей семьи в школьной жизни здесь были совершенно ни при чём. Просто в то далёкое лето мои родители взяли… да и развелись. И не стало больше ни семьи, ни активности…
Запечные жители
Проснувшись, я увидела перед глазами краешек зелёной половой дорожки, на которую из приоткрытой двери вполз багровый тусклый отблеск. Пахло снегом, мёрзлыми дровами и теплом. В ночной пижаме, в тапочках на босу ногу я прошлёпала в смежную комнату, служившую и гостиной, и столовой, и библиотекой в доме Илюхиных родителей. Все остальные домочадцы мирно спали. Было очень раннее, зимнее, воскресное утро, да к тому же ещё и каникулы. Разумеется, мне не спалось. Если б школьный будний день – спать бы хотелось просто дико! Но не сейчас, нет…Размышляя над странностями поведения своего организма, я сидела возле разожжённой печки и смотрела, как маленькое пламя лижет оранжево-синими, гибкими языками шипящие дрова. Кто-то из взрослых уже встал, принёс из сарая утреннюю порцию дровишек и развёл огонь, а потом опять ушёл на двор. Наверное, Илюшин отец. За ночь навалило кучу снега, и он большой лопатой расчищает все дорожки и крыльцо. Пойти, что-ли, одеться и помочь? А, впрочем, я сначала попью чаю…Выйдя в маленькую холодную кухню, я обнаружила, что чайник уже стоит
на плите, и вот-вот закипит. Дожидаясь окончания процесса, я зябко, словно кура на снегу, переминалась в чьих-то явно мне не по размеру, жёстких тапках. Выключив горелку, налила себе и кипяточка и заварки, и вернулась к печке. Тихонько, чтобы никого не разбудить, взяла и притащила из соседней смежной комнаты большое одеяло, и, завернувшись на манер окуклившейся гусеницы, стала пить горячий чай…Тепло, уютно сидеть в кресле возле печки, укутавшись с ногами в одеяло…и смотреть на полыхающий огонь! Под печкой на полу лежали ещё стылые дрова, приготовленные в очередь, на смену первой утренней закладке. В комнате волшебно пахло хвоей, снегом…дымом от печи, и ни с чем на свете не сравнимым запахом каникул! Вы знаете, чем пахнут школьные каникулы? О, это прекрасный и сложнейший аромат! Летние каникулы пахнут белой зацветающей акацией, исписанными мятыми тетрадками, свежестью бушующей листвы, молодой крапивой, ягодой и пылью. В конце августа к этому прелестному букету примешивается очаровательный запах новеньких ластиков, не заточенных ещё карандашей, коленкоровых толстых тетрадей (тоже новых, разумеется), и свеже – глаженого белого белья. Осенние каникулы, конечно, отдают покоем, увядающими листьями, грибами, мокрой залежавшейся землёй…собачьей шерстью, старой книгой сказок, между жёлтыми шуршащими страницами хранящей неожиданные вещи – листки календаря за давние года, внезапно вспомнившийся сон, ночное вдохновенье…А вот новогодние, январские – ну, это мандарины, как без них? И шоколадные конфеты, и салатики, спрессованные в недрах холодильника, и старые картонные коробки, полные волшебных, хрупких ёлочных игрушек, смолистый хвойный дух и нестерпимо ледяной морозный воздух, легче и свежее нет в знакомом мире ничего…Не знаете, чем пахнут старые картонные коробки с золотыми шишками и яркими стеклянными шарами? Немножко пылью, чуточку мышами, старой прошлогодней хвоей…это если разложить на составляющие…Ну, а всё вместе – Чудом, разумеется! И запах снега – когда много, просто очень много снега! А также всяко-разно: шерстяные мокрые носки, горячий чай с малиной, новогодние костюмы…Долго так сидела я, перебирая запахи каникул, глядя на огонь…и обнимаясь с притягательно-приятной чайной чашкой, греющей мои вечно холодные ладони. Как вдруг…скорее я почувствовала, чем нечётко, краем глаза увидала еле-еле уловимое движенье под дровами.
– Большая мышь… – подумалось лениво мне…Мышей, конечно же, я не боялась; мыши были повседневным делом в своём доме. Бывало до смерти, иной раз, жаль, увидеть в мышеловке совсем маленького, глупого мышонка…Тут движение повторилось. Я по-прежнему смотрела на огонь. Глаза мои уже почти слипались, и надо бы пойти обратно до кровати; только неохота…Внезапно я увидела такое… от чего сонливость моя тут же улетучилась. Передо мною, супротив печной заслонки, на раскиданных дровах, сидело странное, неведомое Нечто. Небольшое, с крупный апельсин, мохнатенькое и почти округлое…А цветом оно было…нет, не знала я такого цвета. Да, навряд ли кто-нибудь и знал! В его шерсти переливались отблески пламени…и она вспыхивала синим, красным, оранжевым, жёлтым, золотым и ярко-коричневым, как спелые гладкие каштаны. Потом по раскалённому радужному золоту шла волна, и шерсть существа тускнела, покрывалась серым пеплом…и сворачивалась черными хрупкими стружками, словно горящая бумага. А следом за чернотой опять выглядывало тусклое, слабое багровое пламя…цвело, набирало силу и переливалось… я смотрела и смотрела, как заворожённая. Идти куда-либо мне резко расхотелось…более того – я чувствовала, что практически приклеена к «закукленному» одеялом креслу. Ноги страшно затекли, и руки крепко зажимали чашку. Силилась я было закричать…Но, как в плохом и страшном сне, звук отключили. Существо посмотрело на меня озабоченно. Я уверена, что именно озабоченно: ни злобы, ни даже досады в этом взгляде не было. Странно, что я сразу не рассмотрела его лица – маленького, сморщенного, с горящими, как угольки, глазками; но не красными, а гладко-коричневыми, яркого каштанового цвета. Лишь в глубине зрачки отливали огнём.
– Ты меня видишь, что-ли? – спросило оно без всякого предупреждения.
– Вижу… – голос-то, оказывается, был, никуда не делся.
– И как я тебе, нравлюсь? – огненный мохнатик покрутился, словно шерстяной клубок, когда его нарочно резко тянут, чтобы выправить закрученную нить.
– Не знаю… – честно отвечала я.
– Тогда узнай! – вскричало существо, сменив скрипучий голос свой на резкий крик. «Кажется, оно рассердилось» – пронеслось у меня в голове. Что же делать?!
– А-аа, да ты меня боишься, – усмехнулась эта невероятная сущность и подкатилась почти к самому креслу. На меня дохнуло жаром, словно от огня, и стало ещё чуточку страшнее…
– Да не бойся… – неожиданно миролюбиво сказал огненный шарик, – Чего тебе меня бояться? Ты ведь гореть не будешь…
Произнеся эти престранные слова, очевидно, призванные меня успокоить, оно откатилось обратно к печке и снова уселось на дрова.
– К…кто ты? – выдохнула я.
– А ты кто? – в свою очередь спросило существо.
– Я Ника…
– Ну, а я Огнивка.
– Огнивка?
– Да, мы запечные жители. Слыхала про таких?
– Не… не знаю…может… Вроде домовых?
– Ну не-ет, – поморщился мой новый удивительный знакомый, – Мы за-печ-ные! По дому не помогаем, молока не пьём, и кошками не оборачиваемся.
– А-аа… а что же вы тогда делаете?
– Раздуваем огонь, разумеется! Не даём ему угаснуть.
– Но он же гаснет всё равно, когда дрова-то догорят…
– Кто тебе такое сказал? – прищурился Огнивка, – Даже когда догорят все дрова, и кажется – нет надежды, даже когда превратились в золу, и кажется – нет надежды, даже когда зола стала землёй, и кажется…
– Нет надежды… – шёпотом повторяла я вслед за ним.
– Да…и кажется, что нет надежды…а ты соображаешь! – похвалил меня Огнивка, – Так вот, даже тогда остаётся крохотный-прекрохотный уголёк, в котором теплится Живой, Негаснущий, Жаркий Огонь!
– Негаснущий, Жаркий Огонь… – как красиво! Расскажи ещё немного про Огонь, пожалуйста! – я умоляюще смотрела на Огнивку, и ни капельки его уже и не боялась.
– Расскажу…ну почему ж не рассказать, если желаешь слушать? – Огнивка выглядел довольным, – Только в другой раз! Сядь перед огнём и скажи Заклинание. Я и приду.