Девочки в огне
Шрифт:
– Декстер.
Она кивнула:
– Декс. Уже лучше. С этим можно работать.
Мы удрали из школы.
– В такой день нужны огромные дозы сахара и алкоголя, – сказала Лэйси. – Может, картошки фри. Ты со мной?
Раньше я никогда не сбегала с уроков. Ханна Декстер правил не нарушала. Декс же последовала прямиком за Лэйси, думая не про последствия, а про «заткнуть киску тампоном», и если бы Лэйси предложила спалить школу, Декс сразу взялась бы за дело.
Радио в ее видавшем виды «бьюике» ловило только средние волны, но Лэйси включила старую магнитолу «Барби», стоявшую на приборной панели. Звук она выкрутила на полную мощность: раздались безумные вопли маньяка, запертого в адском подземелье с отбойными молотками и электрошоком, но когда я спросила, что это такое, она ответила с благоговейным придыханием, явно считая эту какофонию музыкой:
– Познакомься
Мне был отлично знаком этот тон поддельного изумления. «Тебя и правда не пригласили к Никки на вечеринку у бассейна?» «У тебя и правда нет часов „Свотч"?» «Ты и правда еще не целовалась / не мастурбировала / не сосала / не трахалась?» Конечно, на сей раз подразумевался не завуалированный снобизм, а невысказанная жалость, что я имела несчастье или глупость так низко пасть. Но от Лэйси я выслушала бы что угодно. Потому что приняла эту жалость как должное, потому что теперь и сама осознала, насколько немыслимо ни разу не слышать Nirvana, потому что почувствовала, как приятно ей распределить наши роли раз и навсегда: она – скульптор, я – глина. Там, в той машине, наматывая мили между нами и школой, между Ханной и Декс, между до и после, я больше всего на свете хотела ее порадовать.
– Ни разу, – подтвердила я и добавила, потому что того требовал момент: – Но это потрясающе.
Мы ехали вперед; мы слушали музыку. Лэйси от избытка чувств опустила стекло и принялась выкрикивать слова песни в небо…
В том «бьюике», древнем, хрипящем, загаженном птицами, я сразу же почувствовала себя как дома. Я влюбилась в него с первого взгляда, будто всегда знала, что он станет для нас убежищем – нашим общим убежищем. Что принадлежало ей, станет и моим. Его «бардачок», набитый ворохом дорожных карт, пузырьками с засохшим лаком для ногтей, магнитофонными кассетами, старыми обертками из «Бургер кинга», «аварийными» презервативами, замусоленными упаковками жвачки в виде сигарет. Его кожаные сиденья, пропахшие табачным дымом, хотя Лэйси, чья бабушка умерла от рака легких, старалась не курить.
– Он принадлежал одной ныне покойной даме, – объяснила Лэйси в первый же день. – Трижды делали химчистку салона, а все равно чертово корыто воняет куревом и подгузниками для взрослых.
Будто машина с привидением – мне нравилось.
Скоро я усвоила, что Лэйси прирожденный вожак. Она вечно придумывала какие-то поездки. Через неделю после нашего знакомства мы отправились в двухчасовое путешествие за бургерами в некую закусочную, совершенно идентичную той, которая находилась напротив нашей школы, где толпы уродов и уродок стреляли друг в друга картошкой фри, а в нас – похабными взглядами. Мы посетили: место высадки НЛО; митинг демократов, где притворялись фанатками Росса Перо [3] ; митинг республиканцев, где притворялись коммунистками; могилу основателя известной компании Милтона Херши, где оставили подношение – фирменные шоколадные конфеты-«поцелуйчики»; автокинотеатр в стиле шестидесятых годов с билетерами на роликовых коньках; Музей биг-мака, оказавшийся полным отстоем. Главным поводом для вылазок служило само вождение. В тот первый день у нас не было ни цели, ни направления, мы просто наматывали круги. Хватало и движения.
3
Консервативный политик, независимый кандидат в президенты в 1992 и 1996 годах.
Было в этот нечто восхитительно отупляющее: мы часами кружили по городу мимо одинаковых дощатых домиков и бетонных строений, полотно дня разворачивалось под колесами, и я пыталась представить, каким он ей видится, абсолютно идиллический Батл-Крик с его антикварными лавками и кафе-морожеными, пустынными витринами и проржавевшими табличками об изъятии банком заложенной недвижимости, с его воинствующим бахвальством, где каждая деланная улыбка, каждый гордо реющий флаг уверяли, что это настоящая Америка, исчезающая Америка, что мы – соль земли и цвет нации, что наш равнинный зеленый уголок Пенсильвании есть заповедный Эдем в современном мире, где царят насилие и грех, что местных матерей заботят лишь пироги и огородные посадки, местные отцы позволяют себе всего одну кружечку пива после обеда и никогда не лезут под юбку своим секретаршам, а сыновей и дочерей волнуют только ситкомы, и, невзирая на гормоны и открытые маечки, они понимают, что надо подождать. Когда случается ЧП и золотой мальчик сует себе в рот дуло и выбивает мозги на сырую землю, виноваты исключительно вражеские происки, или вредное влияние хеви-метала, или вербовщики-сатанисты, непременно вторжение извне, но
никак не мы; когда приходит ночь, проще всего не замечать, чем занимаются дети в темноте.Мне никак не удавалось посмотреть на свой дом ее глазами, как не удается посмотреть на собственное отражение, будто на лицо незнакомого человека. Вот чего я больше всего боялась: что Батл-Крик и есть мое зеркало. Что Лэйси, глядя на меня, увидит наш городишко и отвергнет и меня, и его.
– Ты никогда не думала смыться? – спросила я ее. – Уехать как можно дальше, просто потому что ты можешь уехать?
Я о таком и не помышляла, по крайней мере, до этого момента; я даже не умела водить.
– Хочешь? – спросила Лэйси.
Будто можно запросто превратиться в Тельму и Луизу и навсегда покинуть Батл-Крик. Будто нынешнее положение дел существует только потому, что я выдаю ему ежедневное разрешение. Будто я способна стать другой девчонкой, собственной противоположностью, достаточно лишь сказать «да».
Может, на самом деле все было не совсем так и истина открылась мне не вдруг, вспыхнув ослепительным светом. Может, потребовалось чуть больше одной поездки на машине, чтобы сбросить кожу Ханны Декстер и превратиться в Декс – оторву, которую хотела видеть Лэйси; может, пришлось тщательно изучить «нужные» рок-группы и правильный макияж, медленно и постепенно вживаться в разгильдяйство, фланелевые рубахи и армейские ботинки, краску для волос и волшебные грибы, осмелеть настолько, чтобы нарушить хотя бы парочку заповедей, но запомнилось мне по-другому. Да и было по-другому. Было вот как: я сделала выбор в пользу Декс прямо там, в машине. И значение имел только сам факт принятого решения. А остальное – дело техники.
– Поедем прямо и к полуночи будем уже в Огайо, – сказала Лэйси. – А через день-два – в Скалистых горах.
– Мы направляемся на запад?
– Разумеется, на запад.
На западе, сказала Лэйси, был Фронтир [4] . Запад – рубеж цивилизации, край света, место, куда бегут в поисках золота, Бога или свободы, там ковбои и кинозвезды, землетрясения и доски для серфинга, и безжалостное солнце пустыни.
– Ну как, хочешь?
В том году Лэйси трижды, словно искусительница из сказки, предлагала мне уехать с ней, и каждый раз я говорила «нет», воображала себя умницей и отказывалась поддаться искушению и пуститься во все тяжкие. Не понимая, что «все тяжкие» поджидают меня в Батл-Крике – что опасность совсем рядом.
4
Историческая зона освоения так называемого Дикого Запада в США.
Но в тот раз я не сказала ни «нет», ни «да». Только рассмеялась, поэтому вместо Фронтира, моря или земли обетованной она привезла нас к озеру. Всего двадцать миль от города, семейный пляж, рыбацкий причал, заросли тростника и укромные местечки для влюбленных, грязная подстилка из пустых пивных банок для всех остальных. В тот день там было пусто, только тишина и простор, голые ветви, нависающие над серым побережьем, безлюдные мостки, с которых призраки детей прыгали на невидимые плоты и ныряли в сверкающие волны. Стояла зима, и она принадлежала только нам. Я уже бывала здесь раньше, всего пару раз, потому что мать терпеть не могла пляжи, а отец – воду, что делало натужный «семейный выезд на природу» еще более жалким, чем обычно. Строя песчаные замки на пляже, забитом детьми из рекламы товаров для активного отдыха, валяющимися под пляжными зонтиками и сигающими в воду с отцовских плеч, я всегда чувствовала себя худшей половиной дуэта из комиксов про Гуфуса и Таланта. Талант строит замок со рвом; Талант закапывает мамашу в песок; Талант изображает утопленницу, качаясь на волнах, и ходит на руках по илистому озерному дну. Гуфус лежит на полотенце с книжкой, пока мать с карандашом в руках просматривает рабочие документы, а отец открывает очередное пиво; Гуфус учится держаться на воде и гадает, кто ее спасет, если она начнет тонуть, потому что родители плавать не умеют.
Лэйси заглушила мотор и выключила музыку, окунув нас в неловкое молчание.
Она глубоко вздохнула:
– Зимой здесь отлично. Кругом мертво. Как будто погружаешься в стихотворение, понимаешь?
Я кивнула.
– Ты пишешь? – спросила она. – По тебе видно. Что ты пишешь.
Я снова кивнула, хотя к действительности это имело самое отдаленное отношение. У меня где-то завалялась стопка заброшенных дневников – толстых тетрадок с парой высокопарных предложений на первой странице и сотнями пустых листов, каждый из которых напоминал, что мне практически нечего сказать. Я предпочитала слова других людей, истории других людей. Но для Лэйси я готова была стать девушкой, которая пишет собственную историю.