Девственница

— Можно войти? — тихо спрашивает Валиев.

— Лучше я выйду… чтобы не разбудить ребенка.

— Хорошо.

Выскальзываю в коридор. Стараюсь выглядеть спокойной. А ведь весь вечер его ждала, перед зеркалом крутилась, немного румян, немного теней для век… глупо думать, что макияж поможет, но не удержалась.

— Слушаю тебя.

— Я думал, ты поняла, что ночуешь в моей комнате, — спокойно говорит Тагир.

— Да… извини, — опускаю голову.

Почему он такой холодный, отстраненный. Днем он куда-то уехал, вернулся видимо недавно, все еще в костюме, официальном, деловом, при галстуке. Ему, кстати, очень идет такой вот стиль. Чуть приглушает его звериную натуру, рвущуюся наружу. Но меня уже не пугает этот зверь, о нет. Лишь смущает немного и страшит… потому что чувств к нему все больше…

— Ты хотела, чтобы я сам пришел за тобой, — бьет в самую суть Валиев. — Верно?

— Я занималась ребенком, извини. Не думала о тебе. Прости…

Опускаю голову.

— Хорошо, пусть так. Дамы вперед.

Подниматься вверх по лестнице, чувствуя на себе пристальный мужской взгляд — то еще занятие. В какой-то момент ноги заплетаются. Но снизу сильные руки сразу обхватывают талию.

— Осторожнее.

— Да, спасибо, — киваю, не оборачиваясь.

— Как твоя нога?

— Намного лучше, спасибо…

Заходим в комнату. Останавливаюсь в центре, не зная, что делать. Раздеться? Мне неловко начинать первой. Жду его указаний… Что он пожелает сегодня? Минет? Или полное соитие… Боже, я до сих пор смущаюсь этих словечек…

— Я до сих пор смущаю тебя, Вилена?

Интересно, почему здесь, в комнате, его голос звучит ниже? Или мне так кажется? И нотки чувственности тоже мерещатся?

Меня охватывает странное чувство предвкушения. Еще не знаю толком, зачем он меня сюда позвал, а между ног уже становится горячо и влажно. Почему? За что мне такое наказание? Тем более, когда Валиев стоит, отстраненный, равнодушный, даже руки не вынимает из карманов. Но стоит мне сделать всего шаг навстречу, Тагир подается вперед, обхватывает мои руки чуть пониже плеч, привлекает к себе.

— Почему я себя чувствую порочным совратителем малолетних? — спрашивает с легкой насмешкой. Обхватывает руками мое лицо. Прикосновение теплых ладоней отзывается внутри дрожью, пробегающей вдоль позвоночника.

— Я не малолетка, и ты это знаешь, — произношу хрипло.

Он тот, кто лишил меня невинности, так к чему все эти подколы?

— Ты права. Я тоже так думаю.

Тагир проводит ладонями по моим волосам, пропуская пряди сквозь пальцы. Его рука скользит под густую копну, нежно обхватывает затылок, слегка наклоняет мою голову. Другой рукой обнимает меня за спину, прижимая к себе крепче. Чувствую жар его тела, стальную мощь мускулов. Груди прижимаются к нему так крепко, что начинают ныть и гореть. Его губы накрывают мои, горячие, настойчивые. Мои руки сами ложатся ему на шею, обнимая, и одновременно держась, лишь ради того, чтобы не упасть. Даже приходится привстать на цыпочки и повиснуть у него на шее, чтобы переложить хотя бы частично тяжесть своего тела. Мягкие тапочки слетают с ног, теперь я босиком, ноги утопают в ковре с высоким ворсом. Тагир целует меня до тех пор, пока не отстраняюсь, чтобы глотнуть воздуха, которого начинает остро не хватать… Пара секунд… и новая порция поцелуев.

Рука Валиева протискивается меж наших тел, медленно поднимается вверх, пока не накрывает полушарие груди, лаская сквозь платье. Напрягшиеся соски горят, прикосновения сводят с ума. Рука перемещается на другое полушарие. Невольно выгибаю спину, теснее прижимая груди к его опытной руке. Голова кружится, тело словно в огне, все труднее соображать, а уж говорить тем более.

— Безумие. Ты ассоциируешься у меня с этим словом, Вилена.

Замечаю, что и Тагир тяжело дышит. Его скулы кажутся еще темнее от напряжения. В глазах отражался свет ночника, который единственный освещает комнату тусклым светом, создавая впечатление, будто полыхают два костра. Длинные загорелые пальцы тянут платье вверх, умело стаскивают с меня. Ложатся на груди, прикрытые скромным белым бюстгальтером, сквозь тонкую ткань которого явственно начинают проступать твердые соски. От одного вида его руки, смуглых пальцев, стискивающих острый сосок через ткань, меня начинает колотить дрожь. Как же трудно сражаться с собственным телом, которое изнывает, молит о прикосновении. Раздается тихий щелчок застежки, Тагир отбрасывает бюстгальтер в сторону. Наблюдая за тем, как его ладони накрывают оба полушария, чувствую горячий озноб, пробегающий по телу. Тагир еще крепче обхватывает мои груди, и уже не дрожь, а судорога сотрясает меня от его грубоватых ласк.

Подняв глаза, вижу, что Валиев внимательно изучает мое лицо. Его взгляд становится тяжелым. Наклонив голову, он просовывает язык мне в рот. Движения требовательные, жесткие, даже грубые. Почему это возбуждает еще сильнее? Дрожа всем телом, отвечаю на эти откровенные поцелуи, подрагивающими ладонями глажу шею Валиева, провожу рукой по коротким жестким волосам, упиваясь ощущениями. Страх почти прошел. Осталась лишь небольшая неуверенность и неловкость, ведь он в костюме, а я — в одних трусиках. Меня бросает в жар при мысли об этом контрасте.

Пламя, бушующее в крови, становится еще горячее. Безрезультатно пытаюсь справиться с этим пожаром, сохранить контроль над собой. Тянусь руками к галстуку Тагира, тяну за узел, но руки не слушаются. Его руки приходят на помощь. Умело развязав галстук, Валиев снимает его, потом идет очередь пиджака, и, освободившись от обоих атрибутов, он снова притягивает меня в объятия. От нового поцелуя приходит ощущение, будто комната вращается. Приходится крепче вцепиться в тонкую ткань его рубашки, пытаясь удержать равновесие. И все равно я откликаюсь на поцелуй.

— Мне нравится твое нетерпение, продолжай, — посмеиваясь произносит Тагир. Смотрю снизу-вверх, он такой высокий, что приходится задирать голову. Устремляю взгляд на точеный подбородок, очерченный воротом все еще застегнутой на все пуговицы рубашки.

Мои подрагивающие пальцы скользят по пуговицам. Главное не отвлекаться на созерцание крепких мускулов, обозначившихся под мягкой тканью. Начинаю расстегивать пуговицы, неловко дергая за них. Расстегнув треть, случайно отрываю одну из пуговиц, жутко смущаюсь и останавливаюсь.

— Извини…

— Пришьешь позже. Продолжай.

Голос хриплый, властный, и все равно сквозит легкая ирония в том, как он это сказал. А у меня сразу перед глазами мелькает картина… Как я пришиваю пуговицу… Как жена. Я ведь отлично понимаю, как опасны подобные мысли! Хочется самой себе дать оплеуху. Но отвлекает Тагир, он так жадно пожирает меня взглядом, что мое лицо начинает пылать.

— Мне нравится твоя неопытность, Вилена, — произносит от, на тот раз без тени улыбки. — Не бойся. Сегодня не будет больно. Хотя, никогда в жизни я не был так возбужден. Ты мучаешь меня, детка.

Как же мне нравится его хриплый голос, и слова, что он говорит! Я и не рассчитывала, что смогу возбудить его. Мне безумно этого хотелось. Возбудить его так, как никто и никогда… Все потому, что я по-прежнему… Влюблена в этого мужчину. При одной мысли об этом сердце начинает колотиться просто бешено, в ушах нарастает шум. Будто в вязком тумане заканчиваю возню с пуговицами на рубашке, которую Тагир буквально сдирает с себя. Робко подаюсь вперед, касаюсь губами смуглой груди с выступающими рельефными мышцами, касаюсь шрамов… Тагир останавливает меня. Смотрю обиженно, но он поясняет:

— Я не вынесу, детка. Сейчас я слишком сильно хочу тебя.

Смотрю непонимающе. Так хочет, что ему неприятны мои прикосновения?

Он вдруг подхватывает меня на руки, делает несколько шагов к кровати, кладет меня на постель. Затем начинает расстегивать брюки. У меня перед глазами продолжает все плыть, голова кружится, и все же, приподнявшись на локтях, жадно впитываю каждое его движение. Мне интересно. Хочу чувствовать каждую минуту, проведенную с ним. Каждое его движение, жест.

Полностью обнаженный, Тагир опускается на постель рядом со мной.