Девушка для Данте
Шрифт:
Но огонь. Там было так много огня.
И моё сердце знает, что никто не мог выжить после такого.
Перед глазами встаёт обломок из стеклопластика, который проплывал мимо меня в заливе, и я вспоминаю, какие рваные и обугленные у него были края. Но если такое случилось с этим куском, то, что тогда…
ОБОЖЕМОЙ.
Я не могу так думать.
Не могу.
Я зажмуриваюсь и пытаюсь не думать ни о чём. Но это сложно.
Невозможно.
И вот я мучаю себя образами взрыва, лица Данте, его улыбки и почти всего, что с ним связано, в течение всех четырёх с половиной часов полёта.
Самолёт
И мой отец стоит здесь.
И я начинаю бежать.
Он хватает меня и прижимает к себе, и я плачу, уткнувшись в его рубашку.
— Папочка, — бормочу я.
Из-за спины я слышу Дэниэля.
— Теперь с вами всё будет в порядке, мисс, — говорит он мне. И он возвращается на самолёт.
Я отпускаю отца и хватаю Дэниэля за руку.
— Спасибо, — просто говорю ему я. А потом я обнимаю его. Он выглядит удивлённым, но затем его руки смыкаются вокруг меня, и он возвращает мне объятия.
— Я уверен, они свяжутся с вами так скоро, как только смогут, — торжественно заявляет Даниэль. — Они дадут вам знать, что произошло.
Я киваю и не спрашиваю, кто такие «они». Это не важно. Пока кто-то готов связаться со мной, это всё, что имеет значение.
Даниэль разворачивается и уходит, и я оборачиваюсь к моему отцу.
— Ты в порядке? — с беспокойством спрашивает он. И он так волнуется, что забывает использовать свой фальшивый британский акцент.
Я качаю головой и снова начинаю плакать, и мой отец не знает, что делать. Потому что я должна была быть мальчиком, а он понятия не имеет, что делать с плачущей девушкой. Он неловко похлопывает меня по спине.
— Я хочу домой, — скулю я. — Я могу вернуться домой?
— В Канзас? — тихо спрашивает он.
Я киваю.
— В Канзас. Прямо сейчас.
Он усаживает меня на стул, а сам идёт выяснять, когда следующий рейс. И оказывается, что есть рейс, вылетающий через час с пересадкой в Амстердаме.
Он покупает мне билет.
И потом он сидит со мной до самого рейса.
У меня ничего нет. Всё, что я взяла с собой в Кабреру, и всё, что я купила, пребывая там, осталось в Доме Гилиберти.
— Я свяжусь с ними и попрошу прислать твой багаж, — обещает папа.
Я понимаю, что мой мобильник также остался в Кабрере. Я уронила сумочку на пляже, когда произошёл взрыв.
— Я дам знать твоей матери, — говорит мне отец после того, как я сообщаю ему об этом. — Я скажу ей, что ты уже в пути. Всё будет хорошо, Риз. Всё будет хорошо.
— Нет, не будет, — шепчу я. — Мне надоело, что все всё время говорят мне, что всё будет хорошо. Ничего не будет хорошо. Не в этот раз.
Он ещё немного похлопывает меня по спине, потому что не знает, что сказать, а потом приходит время посадки, и он провожает меня до ворот.
— Хорошего пути, — говорит мне он. И теперь его акцент вернулся. Я крепко обнимаю его.
— Я люблю тебя, папочка, — говорю я ему прежде, чем подняться в самолёт.
— Я знаю, — отвечает он. — Я тоже люблю тебя.
Я протягиваю свой посадочный талон стюардессе и ничего не могу поделать, но вспоминаю,
как всё было точно так же, когда я вылетала из Амстердама. Данте был в одном самолёте со мной. И всё изменилось. Он изменил всё.И теперь его нет.
Я проглатываю новый приступ слез и падаю на сиденье.
Я сворачиваюсь и прислоняюсь головой к иллюминатору. Я смотрю, как экипаж самолета загружает багаж под нами, и понимаю, что на этот раз я ничуть не паникую из-за полёта. Я больше не боюсь. И сейчас это не имеет значения. Потому что я опустошена.
Ничего не имеет значения.
Я закрываю глаза и принимаю пустоту в своём сердце.
Беспомощность, холод и одиночество.
Я слушаю, как пилот говорит нам, что у нас есть полтора часа полета до Амстердама, в течение которых я так и лежу. Мои глаза закрыты.
И, так или иначе, я сплю.
И я так устала и эмоционально истощена, что мой сон лишён сновидений.
Я просыпаюсь, когда человек рядом со мной толкает меня и говорит, что мы прибыли и готовы к высадке. Я киваю и благодарю.
И я терпеливо жду своей очереди на выход из самолёта.
И я тащусь к терминалу.
И я выхожу из терминала в толпу людей.
И я поднимаю взгляд.
И здесь Данте.
Он стоит передо мной.
И моё сердце останавливается.
Глава 28
Я бегу.
Я оказываюсь в руках Данте.
И он целует меня.
Он пахнет дымом, огнём и кровавой бойней.
Но он здесь.
И он жив.
Данте жив.
— Ты жив, — шепчу я снова и снова. Он всё ещё обнимает меня и не отпускает.
Он мягко отстраняется и смотрит на меня сверху вниз.
— Я жив, — подтверждает он. — А тебя трудно поймать.
Я смотрю на него.
— Это твоя вина, — говорю ему я. — Это ты придумал мой план эвакуации. Что, чёрт возьми, такое план эвакуации? И ты должен был снять с меня охрану. И что, чёрт возьми, произошло? Как ты выжил? Всё было в огне. А с твоим отцом всё в порядке?
Мы понимаем, что снова мешаем движению людей, как тогда, когда встретились здесь впервые. Данте ведёт меня к ближайшим сидениям, мы опускаемся на них, и он начинает объяснять:
— С моим отцом всё в порядке. Он в больнице, с ушибами и небольшими ожогами. Взрыв отбросил нас далеко от яхты, поэтому начавшийся пожар не навредил нам. Элена также в больнице с ожогами.
— У тебя ожоги? — я тут же начинаю проверять его прекрасное тело на наличие признаков повреждений. Но ничего не нахожу, кроме мелких царапин и большого количества сажи.
— Я в порядке, — говорит мне он.
— Что произошло? — в замешательстве спрашиваю я. — Я не понимаю.
— Нейт заплатил Винсенту, чтобы тот заложил взрывчатку на яхте. Отец Нейта — заместитель премьер-министра. Знаешь, что это означает? То, что его отец станет временно исполняющим обязанности премьер-министра, если вдруг что-то случится с моим отцом. А затем, весьма вероятно, если он покажет себя с хорошей стороны, то он будет назначен постоянным премьер-министром. И Нейт это знал. На данный момент не похоже, что его отец что-то знал о заговоре. Но расследование, конечно, продолжается.