Девушка из письма

Вдруг она снова услышала собачий лай, теперь намного ближе, и двинулась вперед. Потом перешла на бег. Колено мучительно болело, но она не обращала внимания. В любую секунду мог появиться пес и вонзить зубы ей в руку или ногу. У Энди было время подумать. Может, он понял, что она копалась в шкафу с папками и прослушала сообщение на телефоне. Возможно, он позвонил в полицию, и тогда все будет кончено.

Она продолжила путь, пытаясь контролировать свой страх. «Пожалуйста, пожалуйста», — молила она безжалостную морозную ночь.

Внезапно Сэм заметила свет на другой стороне изгороди и побежала к нему. Приблизившись, она поняла, что это передние фары проезжающей по тропе машины. К счастью, в их свете она заметила пролом в изгороди и протиснулась сквозь него. Снова залаяла собака; похоже, теперь она была всего в двадцати футах. Машина оказалась черным такси и, к облегчению девушки, остановилась. Сэм постучала в пассажирское окно. Мужчина внутри удивленно на нее посмотрел, затем медленно опустил окно.

— Ты в порядке?

— Нет, за мной гонится собака. Вы можете меня впустить? Только быстро.

Он разблокировал двери, и Сэм, нажав на ручку, запрыгнула внутрь. Как только дверца захлопнулась, к машине, яростно лая, подбежала собака.

— Господи Иисусе, я в жизни так не боялся, — пробормотал мужчина.

— Слава Богу, вы оказались здесь. — Сэм пыталась выровнять дыхание.

Пока они сидели, глядя друг на друга, у ограды появился Энди, криком подзывая собаку обратно.

— Чтобы мне провалиться, здесь людно, как на площади Пикадилли [35] , — проговорил водитель, когда пес направился прочь. Энди посадил его на поводок, и они исчезли во тьме.

35

Площадь Пикадилли (англ. Piccadilly Circus) — площадь и транспортная развязка в центральном Лондоне

— Что вы здесь делаете? — спросила Сэм, когда дыхание успокоилось.

— Приехал забрать свою пассажирку. — Таксист взглянул на часы. — Она ушла почти час назад. Я привез ее из Лондона, неправильно бросать ее здесь одну. — Он вытянул стаканчик из пенопласта из лежащей в стороне сумки. — Вспомни дьявола…

Сэм подняла глаза и увидела Китти Кэннон, нетвердо шагающую к изгороди. Девушка видела, как внезапно ее ноги подогнулись, и женщина упала.

Сэм открыла дверцу и выпрыгнула наружу, протиснулась через дыру в изгороди и бросилась туда, где лежала Китти. Она опустилась на колени рядом с ней и услышала тяжелое дыхание, потом сняла пальто и накрыла им женщину.

— Айви? — вдруг тихо проговорила Китти.

— Нам нужна скорая! — прокричала Сэм водителю.

— Нет, не надо, просто отвези меня домой, — прошептала Китти и расплакалась.

Глава 25

Пятница, 31 декабря, 1999

Отец Бенджамин на какое-то время замер в холле, пытаясь выровнять дыхание. В темноте он спешил сюда, в обитель Святой Маргарет. Опасаясь включать фонарь, свет которого мог привлечь любопытных прохожих, он дважды спотыкался и чуть не упал. Уже наступил вечер, когда он нашел записку, которую кто-то подсунул под дверь его комнаты в «Грэйсвелле». В столовой устроили новогоднее чаепитие, а после он направился к лифту, потом по коридору к своей комнате. Священник заметил ее сразу же, как вошел. Любопытный, но ничуть не встревоженный, поднял с пола и двинулся к стулу у окна, чтобы открыть. Но стоило ему вытащить из конверта белый лист бумаги, как нахлынуло беспокойство. Всего две строчки без подписи, написанные незнакомым почерком:

«Жди меня в гладильной комнате в обители Святой Маргарет сегодня в полночь. Дело касается уничтоженных тобой записей. Если не появишься, я пойду в полицию. Приходи один».

Отец Бенджамин провел почти весь вечер, смотря телевизор в своей комнате, но мысли его были далеко. Он попытался рассказать Эми о записке, когда она зашла его осмотреть, но слова не шли. Откуда начать? В одиннадцать он уже понимал, что слишком встревожен, чтобы уснуть. Лучше пойти на встречу — кто бы ее ни назначил — и узнать, что от него требуется, чем беспокойно ворочаться в кровати. Идти недалеко, всего лишь вдоль Престонского шоссе. К тому же, у него все еще были ключи от старого дома. Никто даже не заметит, что он ушел. Так что он надел свой самый теплый шерстяной свитер, сунул записку в карман вельветовых брюк и без двадцати двенадцать выскользнул наружу. Теперь, находясь в безопасности внутри дома, он включил фонарь. Тяжело возвращаться сюда спустя столько лет. Вроде бы все знакомо, но в то же время дом был словно чужим. Широкая лестница в холле осталась такой же, как он помнил. Но не блестела, как прежде. Она потускнела и была усеяна осколками разбитого стекла и каменными обломками, упавшими с высокого потолка. Черно-белую плитку, что сияла чистотой во времена Матушки Карлин, теперь покрывала глубоко въевшаяся грязь. Окна, мимо которых он проходил по коридору к прачечной, по большей части были разбиты, рамы рассохлись и потрескались, с них лохмотьями свисали остатки краски. Все здание пропиталось запахом гниющего дерева. Когда-то в огромной, заполненной паром комнате находилось множество девушек с выступавшими вперед животами. Теперь же с обломками машин и сломанными катками она казалась пустым, выброшенным на берег панцирем. Проходя по коридору, в свете фонаря он заметил свое отражение в единственном, чудом уцелевшем окне. Круглое лицо, бледное, покрытое щетиной. Всклокоченные седые волосы. Из-за постоянной боли в спине он сгибался вперед, словно отвешивая бесконечный поклон. «Со стороны кажется, будто у меня совсем нет шеи», — подумал он, разглядывая себя серыми глазами сквозь стекла дешевых очков. Несмотря на то, что когда-то он брился каждое утро, а на кровати неизменно ожидало идеально выглаженное облачение, теперь его униформой стали слишком большой серый шерстяной свитер и мешковатые вельветовые брюки. «Я стал развалиной, — подумал мужчина отворачиваясь от окна. — Как и этот особняк».

Отец Бенджамин испустил тяжкий вздох, вспомнив обитель Святой Маргарет в пору ее расцвета. Добавив к щедрым пожертвованиям прихожан взятую в банке приличную ссуду, им удалось купить с аукциона бывшую школу-интернат. Прошло чуть менее полугода, и обитель Святой Маргарет распахнула свои двери. За три десятилетия скопилось достаточно денег, чтобы сохранить крышу над головой и отложить кое-что на будущее.

Но, кажется, недостаточно, чтобы гарантировать ему и Сестрам Милосердия спокойную старость. В конце концов, предложение от «Слэйд Хоумс» поступило в подходящий момент. Дом признали непригодным для использования, а давление Совета, пытающегося узнать местонахождение архивных записей обители, достигло пика. На священника указывали пальцем, и это тревожило. Как и то, что ни ему, ни Сестрам не выказывали должного уважения, которого они заслуживали.

Отец Бенджамин остановился и прислушался, в надежде уловить движение снизу. Тишина. Возможно, тот, кто назначил встречу, еще не пришел. Или никто не придет, и его лишь хотели расстроить. О записях знали всего несколько человек, и он понятия не имел, почему встречу назначили здесь, а не обсудили этот вопрос непосредственно в «Грэйсвелле». Возвращаясь в этот дом, он чувствовал себя намного неуютнее, чем предполагал. Было мучительно тяжело согласиться его продать, но, в то же самое время, он радовался, когда это случилось. До тех пор, пока «Слэйд» придерживались условий контракта, на которых настаивал священник при его подписании. Вести строительные работы внутри четко установленных границ и наглухо запечатать туннели.

Когда Отец Бенджамин добрался до конца последнего из длинных коридоров, то наткнулся на запертую дверь. Он вытащил латунный ключ с прикрепленной к нему биркой. Надпись на ней гласила: «Задняя лестница». Направив фонарь на замочную скважину, он вставил ключ в замок и повернул. Потом распахнул дверь и осветил уходящий вниз темный лестничный пролет.

— Здравствуйте! Кто-нибудь есть? — позвал он. Ответа не последовало.

Он вздохнул, ощутив, как сильно болит спина. Подошвы ботинок застучали по холодным каменным ступеням, усталые руки вцепились в перила. Казалось, в молчании пустого дома вот-вот раздастся звук шагов Матушки Карлин, несущей мертворожденного младенца вниз по лестнице, через гладильную комнату и дальше в туннели. Так много смертей. Роды случались постоянно и зачастую проходили неправильно. Невозможно было похоронить должным образом каждого младенца, появившегося на свет мертвым. У них просто не было ни денег, ни времени.

У подножия лестницы Отец Бенджамин обнаружил еще одну тяжелую дубовую дверь и снова потянулся за ключами, освещая связку фонарем, пока не отыскал бирку с надписью «Гладильная комната». А потом священник уронил фонарь. Крышка его отвалилась, батарейки разлетелись по грязному полу.

Без фонаря в недрах дома, да еще посреди ночи, невозможно было даже разглядеть поднесенную к лицу руку. Священник опустился на колени и принялся шарить по полу. Он пыхтел и тяжело дышал, потерявшись в пространстве и борясь с все возрастающим головокружением. Вокруг него бегали мыши, а он пытался сохранять спокойствие. Наконец, он нащупал одну батарейку, потом вторую.

— Проклятая штука, — пробормотал он, крутя батарейки и так и этак, прежде чем вставить их на место и, наконец, включить фонарь.

В этот самый миг дверь наверху лестницы со стуком захлопнулась.

Отец Бенджамин был уверен, что закрывал ее. Направил свет фонаря вверх по ступенькам, вглядываясь в темноту, но ничего не увидел.

— Здравствуйте, — пробормотал он в непроглядную черноту. — Кто здесь?

Наконец, он решил сосредоточиться на том, что привело его в этот дом. Схватившись за дверную ручку, чтобы подняться на ноги, священник громко застонал, и звук этот эхом разнесся по каменным ступеням позади. Дрожа от напряжения, он помедлил, чтобы собраться с силами, и вставил ключ в замок. Тот повернулся не с первого раза.