Девушка, которая застряла в паутине

– Что происходит? – спросил он у высокого полицейского.

Получить ответ Блумквист не успел. У полицейского зазвонил телефон, и Микаэль сразу понял: что-то случилось. Похоже, как-то ненормально вела себя система сигнализации. Но тратить впустую время и дослушивать он не стал. С низинной части участка до него донесся какой-то звук, настораживающий хруст, и Микаэль инстинктивно связал его с телефонным разговором. Он сделал несколько шагов вправо и проследил глазами вдоль холма, спускавшегося к мосткам, заливу и к еще одному фонарю, слабо светившемуся голубоватым светом. В это мгновение откуда-то выскочила фигура, и Микаэль понял, что дело обстоит очень серьезно.

Ян Хольцер уже положил палец на спусковой крючок пистолета и как раз собирался застрелить мальчика, когда с дороги донесся шум машины, и он засомневался, несмотря ни на что. Даже не из-за машины. В его сознании вдруг опять всплыло слово «идиот» – правда, он понимал, что у профессора имелись все мыслимые причины для того, чтобы врать в последнее мгновение жизни. Однако, посмотрев на ребенка, Ян подумал, что, возможно, так и есть.

Мальчик держался слишком спокойно, а его лицо излучало скорее удивление, чем страх, как будто он ничего не понимал из происходящего. Его взгляд казался слишком пустым и стеклянным, чтобы что-нибудь по-настоящему фиксировать.

Взгляд принадлежал немому, не соображающему человеку, и это не просто пришло в голову Яну сейчас. Он вспомнил кое о чем, прочитанном в подготовительный период. У Бальдера действительно имелся сын с серьезными умственными отклонениями. Правда, в газетах и судебных протоколах утверждалось, что профессора лишили права опеки, – но парень тем не менее здесь, и Ян просто не мог его застрелить, да этого и не требовалось. Бессмысленно, к тому же нарушение его профессиональной этики… Осознание этого внезапно принесло ему колоссальное облегчение, которое, будь он повнимательнее к самому себе, насторожило бы его.

Однако Хольцер просто опустил пистолет, взял с ночного столика компьютер и телефон и сунул их в рюкзак. Затем рванул в бурю и ночь к намеченному для бегства пути. Но далеко убежать ему не удалось. Он услышал позади себя голос и обернулся. На холме, у дороги, стоял мужчина, не один из полицейских, а новый персонаж, одетый в шубу и меховую шапку, производивший гораздо более авторитетное впечатление, и, вероятно, поэтому Ян Хольцер снова поднял пистолет. Он почуял опасность.

Промчавшийся мимо мужчина был весь в черном, хорошо тренированный и с фонариком на шапке, и Микаэлю почему-то – он сам до конца не понимал, почему – показалось, будто эта личность является частью чего-то более крупного, некой скоординированной операции. Он прямо-таки ожидал, что в темноте появится еще несколько подобных фигур, и ему стало здорово не по себе.

– Эй, остановись! – закричал он.

Это было ошибкой. Микаэль понял это в тот же миг, как мужчина застыл всем телом, в точности как солдат во время боя, и наверняка поэтому Блумквист среагировал так быстро. Когда мужчина выхватил пистолет и с обескураживающей естественностью выстрелил, журналист уже успел броситься на землю, за углом дома. Выстрела почти не было слышно. Но поскольку пуля угодила в почтовый ящик Бальдера, не оставалось никаких сомнений в том, что произошло, и высокий полицейский резко прервал разговор. Тем не менее он не двинулся с места – стоял, словно парализованный, – и единственным, кто сохранил в этот момент способность разговаривать, был пьяный мужчина.

– Что это, черт побери, за цирк? Что тут происходит? – закричал он мощным, на удивление знакомым голосом.

И только тут полицейские заговорили друг с другом нервными, хриплыми голосами:

– Кто-то стреляет?

– Думаю, да.

– Что будем делать?

– Нужно вызвать подкрепление.

– Но он сбежит понизу.

– Тогда надо пойти посмотреть, – ответил высокий, и они медленными, неуверенными движениями, будто им хотелось, чтобы стрелок убежал, вытащили пистолеты и направились вниз, к воде.

Вдали в зимней темноте лаяла собака – маленькая, злобная собачонка; с залива дул штормовой ветер. Метель свирепствовала, и было скользко. Полицейский пониже чуть не упал и замахал руками, точно клоун. Если немного повезет, им удастся избежать внизу встречи с мужчиной. Что-то подсказывало Микаэлю, что этот тип с легкостью уберет парней со своего пути. То, как быстро и слитно он обернулся и выхватил пистолет, давало понять, что нападавший подготовлен к таким ситуациям, и Микаэль задумался над тем, следует ли ему самому что-нибудь предпринять.

Защищаться ему было нечем. Но он все-таки поднялся, стряхнул с одежды снег и осторожно снова посмотрел на подножье холма. Насколько понял Блумквист, ничего драматичного там не происходило. Полицейские спускались вдоль воды по направлению к соседней вилле. Никаких следов одетого в черное стрелка видно не было, и Микаэль тоже направился вниз, но вскоре заметил, что в доме разбито большое окно.

Там зияла огромная дыра, а прямо перед ним виднелась открытая дверь, и он уже подумал, не следует ли ему позвать полицейских. Но не успел. Он уловил какое-то странное тихое поскуливание и поэтому шагнул в разбитое окно. Попав в коридор со слегка поблескивающим в темноте прекрасным дубовым полом, медленно двинулся к открытой двери. Звук совершенно очевидно исходил оттуда.

– Бальдер! – крикнул он. – Это я, Микаэль Блумквист. У вас что-то случилось?

Ему никто не ответил, но поскуливание усилилось. Сделав глубокий вдох, журналист вошел, вздрогнул и застыл в полном оцепенении.

Потом он уже не знал, на что обратил внимание сперва или что напугало его больше всего. Возможно, даже не тело на полу, несмотря на кровь, выражение лица и застывший безжизненный взгляд. С таким же успехом это могла быть сцена, разыгрывавшаяся рядом, на большой двуспальной кровати, хотя она далеко не сразу поддавалась пониманию. Маленький ребенок, вероятно, лет семи или восьми, мальчик с тонкими чертами лица и копной русых волос, одетый в клетчатую голубую пижаму, методично бился всем телом об изголовье кровати и стену. Мальчик, казалось, изо всех сил старался нанести себе увечья, и когда он скулил, то звучал не как ребенок, который страдает или плачет, а скорее, как человек, напрягающийся, чтобы удариться посильнее. Не успев толком подумать, Микаэль бросился к нему. Но лучше от этого не стало. Мальчик дико пинался.

– Успокойся, успокойся, – попытался Блумквист и заключил его в объятия.

Но мальчик, вертясь и извиваясь с поразительной, взрывной силой, умудрился молниеносно – возможно, поскольку Микаэлю не хотелось держать его слишком крепко – вырваться из его рук и броситься через дверь в коридор, босиком по осколкам стекла, к разбитому окну. Блумквист побежал следом, крича: «Нет, нет!» – и тут встретился с полицейскими.

Они стояли снаружи, в снегу, с выражением полной растерянности на лицах.

Глава 11

21 ноября

Впоследствии констатировали, что полиция вновь действовала не в соответствии с установленным порядком и что район оцепили слишком поздно. Застреливший профессора Франса Бальдера мужчина, вероятно, сумел преспокойно скрыться, а оказавшиеся на месте первыми полицейские, Петер Блум и Дан Флинк, которых коллеги чуть насмешливо называли между собой Казановами, допустили промедление с объявлением тревоги или, по крайней мере, подняли ее недостаточно настойчиво.