Девушка, которой нет

Алиса: «Театр теней»

Она остановилась в гостинице «Союз».

Раскрашенная стерва за регистрационной стойкой ни в какую не хотела брать доллары. Потом зашептала:

– Ладно, возьму по тридцать…

– Одолженьице, блин! – громко фыркнула Фея и перешла на «ты»: – Спасибо тебе, красна девица. Ну что ж, с тебя лучшие хоромы, с меня – сотенная сверх тарифа.

Стоя на огромном балконе, можно было наблюдать всю Москву. Тем легче верилось в ее виртуальность.

Фея покурила, выпила шампанское из бара («За бессмертие, радость моя»), побродила по огромному номеру и снова заглянула в бар.

После двухсот водки она решила, что все не так уж плохо:

«Я дышу, чувствую, пьянею… Я еще – о-го-го! Я еще всем…»

Последняя мысль: «Пауза дается тебе только раз, и прожить ее нужно так, чтобы не было мучительно больно, когда будешь загорать в аду…»

Не раздеваясь, нырнула в огромную двуспальную кровать.

Конечно же, приснился Викентий Сергеевич с грозным предупреждением: «Я сворачиваюсь, сворачиваюсь вокруг тебя». Фея плюнула точно между двумя половинками его разорванного на животе тела и заставила себя (она умела планировать свои сны) отправиться в Диснейленд, кататься на «русских горках». Эта часть сна не запомнилась. Кроме того, что дух захватывало и повсюду хмурилось небо.

Наутро не хотелось есть. Телевизор, так же как прежде комп, превратился в черный квадрат.

Спустилась в холл. Окружающее виделось предельно резким, словно происходящее не только не сон (и уж тем более не загробное тление), а сверхреальная картинка – воздух, люди, запахи, мебель. Сверхнастоящие, стремящиеся наполнить жизнь смыслом.

Фея подошла к журнальному столику. Журналы на столе были похожи один на другой – стерильно белые обложки, стерильно чистые страницы… Вышла на улицу – вывеска на гостинице была, но надпись на ней отсутствовала. Та же история с объявлениями на столбах, растяжками на Университетском проспекте, дорожными знаками…

Фея вернулась в номер и решила пореже выходить из него.

Она долго-долго лежала в ванне, разглядывая свое тело. Стройное? Непорочное? Молодое? Ненужное.

Потом долго-долго причесывала длинные светлые волосы. Отражение в зеркале точно фиксировало ее одиночество – человеческую трагедию, не разделенную с близким человеком.

На вторые сутки ей перестали подчиняться сны.

На третьи она попросила на reception’е тетрадь и полностью заминировала ее тремя словами: «Я НЕ СУМАСШЕДШАЯ».

На четвертые дико захотелось встретиться с Викентием Сергеевичем.

На пятые – не увидела себя в зеркале.

Сны Феи

Isao Tomita: «The Sea Named Solaris»

Видения апокалипсиса стали обыденными. На привычный мир ее кошмаров накинулись природные катаклизмы. Лил дождь с градом. Градинки величиной с голубиное яйцо стучали по машинам, замершим в бесконечных пробках, мостовой, по стабилизаторам дирижаблей, которые кружились над Москвой. В городе стоял непрекращающийся ритмичный треск. Вслед за градом пошел снег. Крутил в метели города и страны. Заносило дороги, срывало линии электропередачи, лопались трубы, и жилье погружалось в шестидесятиградусный мороз.

Во сне приходилось накручивать на себя одеяло. В несколько слоев. Чтобы не замерзнуть.

До дна промерзали реки. На десятиметровых сугробах, на белоснежном снегу лежали мертвые птицы. Дирижабли, примороженные к крышам домов, разноцветными опухолями набухали над городом. Люди, запертые в домах неиссякаемым снегом, сидели в темноте и ждали лета.

Весна начиналась бешеным половодьем. Размывая фундаменты, смывая дома, по улицам Москвы неслась талая вода. Мебель, машины, людей, барахтающихся вплавь, людей, гордо стоящих на катерах, уносило куда-то вниз в разные стороны с семи холмов.

Складываясь как карточные дома, рушились небоскребы. Не хватало людей, чтобы спасать людей. Всех уничтожала стихия. Меж устоявших зданий, вдоль размываемых проспектов протискивались дирижабли, опускаясь вниз, чтобы помочь тонущим. Они задевали стеклянные фронтоны домов. В бурлящую по улицам воду брызгало стекло, играя разноцветными бликами, переливаясь на солнце, которое периодически выглядывало из-за туч, чтобы засвидетельствовать наступающий конец света.

Но вот потоки на улицах Москвы захлебнулись, переполнились сами собой. Воде стало некуда течь. Город превратился в одно огромное озеро. В нем отражались звезды и праздничные огоньки дирижаблей, как призраки, реющих в бесприютности неба. По дну бесконечной взлетной полосой тянулось светодиодное уличное освещение, которое не потускнело, пережив и дождь, и град, и снег. Стеклянные башни уцелевших небоскребов преломлялись в воде. Прыгающие по волнам отблески лунного света перемигивались с луной.

Лунная дорожка менялась солнечной. При дневном свете глаз легко хватался за оставшиеся приметы цивилизации: небоскребы, семь сталинских высоток, три «чертовых колеса», трубы заводов, электростанций и – дирижабли, плавающие в ясном небе низко-низко над водой…

Разноцветные катера мечутся между остатками суши. Самые смелые из выживших ныряют вниз, чтобы выудить из прошлой жизни то, что может пригодиться в нынешней.

Экскурсионные дирижабли бесплатно катают публику, которая осваивает твердыни, откуда вновь должна расти цивилизация. Кажется, город и жизнь ничто не сломит. Но ноги от страха поджимались к груди, а сердце привычно ждало очередной кровавой развязки. До рассвета бездна времени, чтобы убить жизнь на Земле.

Солнце печет все безжалостнее, душу морозит могильный холод – и нос из-под одеяла не высунешь. И островки домов начинают заселять не только люди. Жара. Вокруг роятся мухи. Косяками плавают крысы в надежде проникнуть в здания и высушить серые тела. Жара.

Откуда-то появляются стаи птиц, бьющихся в окна верхних этажей, перед смертью оставляя красные кровавые росписи с прилипшими к ним перьями. Люди начинают болеть, нырять вниз в привычный, но безвоздушный уют городских улиц и не подниматься наверх. Жара.

Давно уже стало традицией оттаскивать на катерах всплывающие трупы. Подальше на север. Но каждый день появляются новые. Непонятно – то ли размыло безбрежные московские кладбища, то ли вернулись с севера не привеченные мертвецы. Требовать от живых дань.

Надежда, ранее объединившая всех тесным неприступным кольцом, уже разбивается на части – кому-то больше, кому-то меньше. Чтобы легче было терять человеческое лицо и как крысам подбираться к чужому жилью, вспарывать его оболочку острыми безжалостными зубами и есть, есть, потом плыть дальше, разоряя человеческие гнезда.

Остается замереть в ожидании, что вот-вот дверь в гостиничный номер заскрипит, и по полу застучат легкие крысиные ножки. Но ни в коем случае не вылезать из-под одеяла – можно увидеть, как длинное серое тело зигзагами приближается к кровати или что там – дальше, в проеме двери, в темноте – чей-то бесформенный контур, высокая фигура. Она может расползтись и накрыть всю спальню тенью, темной, как сама ночь. И не дай бог, если в спальню проникнет свет. Тогда не избежать безумия. Откроется лицо: змееподобное, пронизанное свирепой злостью, кожа, покрытая зеленой трупной слизью. Только бы не увидеть глаза – еще целый час до рассвета…