Девушка, которой нет
Шрифт:
– Откуда ты… все это… лепишь? – заплетающимся языком спросил Кратер.
Голова Кости кивала, выражая готовность и радость любому вопросу:
– Я типа ходок. Танатонавт! – сказал он и заржал. – Я бывал и здесь. И в зазеркалье…
К тому моменту как по телевизору рассказали о том, что в стране введено чрезвычайное положение, великолепная тройка решила не соглашаться с планом Господа Бога зачистить Вселенную, ошибочно созданную из-за крайне щепетильного отношения к смерти.
– Ты можешь объяснить, зачем нам спасать всю эту клоаку? – обращаясь к Кораблеву, поначалу пытался спорить
Саня пожал плечами:
– Наверное, потому, что иначе мы не можем. Хотим жить, засранцы.
– Кто ты такой? – переходил на высокие ноты Шаман. – Ты призрак! Тебе великодушно даровали паузу перед исчезновением. Теперь решили отнять. Как райский сад чуть ранее. Недостоин? Проваливай! Ты не волен ничего решать. Этот мир исчезнет максимум через полгода! У тебя есть хоть один аргумент, чтобы воевать с роком, неизбежностью и волей Божьей?
– Есть. – Саня материализовал в руке миниатюрный глобус размером чуть больше страусиного яйца. – И звучит он по-прежнему. Аз есть!
– Когда ты умер – самое время перестраивать мир, не поддавшийся тебе живому, – предложил слоган Кратер.
– Возможно, это и есть круги ада для каждого умершего. Пытаться изменить то, что нельзя изменить.
Покачиваясь, выползли на балкон, уткнулись взглядом в «скорую», удачно припарковавшуюся между «ракушками». Внутри, наверное, горит свет, работает радио и вновь звучат слова «окуклиться», «во, загон!», «вытри мне слезы».
– Неудобно, что мы их так плохо покормили, – сказал Кратер. Полчаса назад он отнес медсестре Оле и водителю Толику результаты очередного сеанса материализации – восемь сосисок, бутылку ряженки и ломоть пышущего жаром ржаного хлеба.
Кораблев не ответил. Он собирался линять из этого притона на поиски Феи. Кратер угадал мысли:
– Слушай, ты правда ищешь свою девчонку или уже только воспоминание о ней?
– Я ищу себя, оставшегося вместе с ней, – серьезно ответил Саня.
– Ты таскаешь с собой ауру обреченной влюбленности. Сколько ты был с ней знаком? Девять с половиной недель?
– Пятнадцать дней.
– Ну и что? Как это было? – Кратер аккуратно затушил окурок, завернул его в бумажный платок, убрал в карман брюк.
– Волшебно. Могли часами лежать, обняв друг друга, и молчать. – Кораблев рассказал первое, что ему вспомнилось.
Помолчали, переваривая свои хаотичные пьяные мысли.
Если бы не повисшая над городом темнота, можно было заметить, как болезненно хмурится лоб и щурятся глаза Кратера. Словно ожидая удара. Наверное, он даже покраснел под своей неопрятной трехдневной щетиной:
– Как думаешь, попробовать с этой девушкой? Олей? Есть шансы?
Кораблев посмотрел на него как на сумасшедшего:
– Рехнулся? Ей и шестнадцати нет!
Кратер закашлялся:
– Уже узнал. Умею раскрывать тайны. Ей двадцать.
– Извращенец… – буркнул Кораблев и вернулся на кухню. За столом вновь спал Костя Шаман, уютно уткнувшись себе в локоть. Кораблев грубо растолкал его. Шаман бормотал какие-то стишки и ругательства. Незлобные, впрочем.
– Что нам делать-то, талмудист хренов? Как нам спастись? Как спасти эту прорву народа?
Костя, еще
не очнувшись, прокряхтел:– А чё? Рецепт один на все времена. Оправдать отморозков, пустить кровь невинным.
Brazzaville: «Green Eyed Taxi»
Фея впитывала окружающую ирреальность – сгущающиеся сумерки, замершие в пробке машины, непривычно моргающий свет уличных фонарей, дым над кремлевскими бастионами.
Витек уже рассказал об исчезновении людей, о страхе, который ворвался в каждый дом, об общих настроениях «конца света». Она нисколько не удивлялась бескровной катастрофе, которая происходила с человечеством, – от этого мира она ожидала любой подлости.
Время перевалило за полночь. Они грелись на Бережковском мосту, доедая остывшую шаурму, наблюдая упрямое шевеление столицы.
– А ты здорово подрос за это время.
– Скорее поумнел. – Витек задумался, вспомнил вымотавший душу май, щебетавший в окна больницы. После избиения компанией Кучерены Витек больше месяца зализывал раны. Попросил приемных родителей, без особого рвения опекавших его, не появляться в палате. Сорок дней сомнений и сожалений, необходимого одиночества, почти сломавшего его. Грязные стены, низкий потолок. Боль, страх, голоса, нашептывающие, что нужно засыпать мертвыми лягушками этот город зла. И робкое чувство надежды, просыпающееся каждый раз, когда он вспоминал Фею.
– Слушай, зачем ты тогда, в Очаково, прикидывался малолетним уркой? Хотел потрепать нервы тогда еще наивной девушке?
– Нет. Просто пытался быть адекватным этому миру.
– А сейчас адекватность заключается в том, чтобы изъясняться высокопарным языком и корчить из себя мудрого волшебника?
– Извини, если это выглядит именно так. Постараюсь быть скромнее.
– Пойдем искать крышу над головой. Как думаешь, на лучший номер «Рэдиссон» мне хватит финансовой фантазии? В качестве кого представить тебя работникам отеля? Сына, чудом спасшегося от налета гигантской косы? Хотя нет, мама из меня очень молодая… Сгожусь, пожалуй, только на сестру милосердия.
Фея облизала вымазанные в кетчупе пальцы:
– Ты, конечно же, знаешь, из-за чего происходит эта катавасия с нашим уютным миром?
– Подозреваю, что знаю, из-за кого…
Витек быстро пошел к выходу с моста.
Francois Feldman: «Magic Boel Vard»
Кратер придирчиво рассматривал себя в зеркале трюмо.
– Хозяин, у тебя бритва есть? – крикнул в ухо Шаману, который, пошатываясь, засыпая на ходу, пытался натянуть косуху прямо на голое тело.
– Бить-колотить!.. – забурчал под нос Костя. – Ты женихаться идешь или мир спасать?..
Пока они топтались в коридоре, Кораблев досматривал депрессивные новости, которые, почти не прекращаясь, шли по ящику, и цокал языком.
«Все так же плохо, как у Шварценеггера в „Терминаторе-2“ или у Джека Воробья во второй части „Пиратов“. Даже хуже…»
– По ко-о-оня-ям, бойцы! – тихо взвыл Шаман, поднимая и вновь роняя ключи. Поднимая и роняя.
Саня двинулся вперед. Кратер сзади втолковывал почти бесчувственному Косте: